-А Симон маг много говорил, - Иоанну кажется, что он угадал смысл его отчужденной речи. Ему хочется, чтобы возлюбленный учитель изобличил мага с его чудесами, и он ждет, когда это начнется.
-…Он просто никому ничего не скажет. Зачем свободному говорить?
Все понимают, что это не вопрос, а риторическая фигура.
-Зачем свободному что-то делать?
Все молчат. Пауза затягивается, у этой риторической фигуры должен быть конец. И в тон речи Иисуса Иуда добавляет:
-Зачем свободному жить?
По взгляду, который Иисус бросает на Иуду, даже Иоанн понимает, что угадал ход учительской мысли именно этот хромун, а не он, любимый ученик.
-Учитель, почему ты не ешь? - виноватым голосом спрашивает юноша.
-Я не хочу.
Тут самое время всем помолчать, но Иоанну необходимо оправдаться.
-Разве чудеса не свидетельствуют о божественной силе? Никто не может совершать их, если не дано ему свыше, - он хочет сказать, что если Иохонану и даже Симону дано совершать чудеса, то Иисусу Мессии должно быть дано вдвойне.
-Чудеса восхищают лишь невежд и глупцов! - раздраженно выговаривает Иуда. - Что в них проку? Что мне с того, что какой-то Дамон воскрешает мертвых? Что мне с того, что этот Симон ходит по воде? Что изменилось? Мир остался миром, и я остался собою. Что мне от всех этих чудес? Мне нужно больше!
-Будь вы болен, вы бы так не говорили, - отвечает юноша.
-Я уже болен! И мне не нужно исцеление.
-А если бы воскресли твои близкие? - спрашивает Петр.
-Незачем им воскресать! Они ушли из этого мира и обрели покой. Зачем им возвращаться?
-Ну, как зачем? А зачем мы здесь? - пожимает плечами Петр.
-А зачем мы здесь?
-Чтобы жить,- отвечает рыбак.
-Жить, чтобы жить?- злится Иуда.- Тогда о какой свободе ты мечтаешь? Какой истины ищешь? Жить, чтобы жить, - вот истина. Только эта истина и имеет значение. Тогда прав Фома, что столетние старцы - лучшие из людей. Царство Небесное, Петр, в Кумране. Почему ты здесь его ищешь? Здесь нет тех, кто мечтает жить вечно, вечно быть человеком. Иди – живи!
-За что ты меня ругаешь?- искренне недоумевает рыбак.
-Жить, чтобы жить. Ведь ты, Петр, не оговорился. Ты сказал сокровенное.
-Да что я сказал? Разве ты не хочешь вечной жизни?
-Уже не хочу. И столетние старцы вызывают у меня только презрение. Если не поумнели в пятьдесят, не поумнеют и в тысячу лет. Надо быть бессмысленной тварью, чтобы дожить до такого возраста. Этот мир был бы скопищем закоренелых болванов, если бы люди в нем жили вечно.
Иуда словно заразился чем-то от Иисуса. Отрава Святого Духа наполнила желчью его кровь. Царство Небесное пустило в его организме бесчеловечные метастазы.
-Человек умирает, и это правильно, и очень хорошо, - заключает он. - Мои отец и мать, мои братья и сестры - все умерли и не вернутся сюда никогда. Я рад за них!
Иисус с благодарностью смотрит на того, кто заболел Святым Духом, - на инфицированного Иуду. Хромун ловит на себе его взгляд и замолкает. Он вовсе не думал угодить Иисусу. Он лишь сказал то, о чем давно думал.
-Учитель, ты бы поел, - опять просит Иоанн возлюбленного учителя, как ребенка.
-Я сыт вашими словами! - категорически отказывается Иисус.
Он так и не удостоил жреца Кибелы ни одним словом, и ученики, оценив это, раз и навсегда проникаются презрением к Симону магу, с которым они еще встретятся на апостольской стезе.
В последующие четыре дня они блуждают по Самарии. Иудейских паломников всюду провожают недобрыми или равнодушными взглядами. Уже не только Фома, но и другие недоумевают, зачем Иисус водит их отряд по вражеской территории, как Моисей свой народ - по пустыне.
На Пасху евреи едят пресный хлеб с горькой полынью в память о своей былой бездомности. Самаритянский хлеб, купленный с унижением, так же горек для его учеников. Возможно, Иисус надеется, что на этой чужой, неприветливой земле, в этом враждебном мирке они заболеют Святым Духом. Четыре дня - за сорок лет, и Царство Небесное - вместо земли обетованной.
-Зачем мы блуждаем здесь как потерянные? - не выдерживает Петр.
-Если бы вы были потерянными, то давно бы я вас бросил, - отвечает исхудавший Иисус, который опять начал морить себя голодом,- но я все еще с вами, хотя и недолго мне осталось.
-О чем ты говоришь, учитель?
-Ныне все дороги ведут в Храм. Там меня ждет смерть. Если Синедрион еще не приготовил на меня нож, то пусть поторопится. Он ему понадобится, ибо я иду разрушить его святыню. Камня на камне не оставит сын Неба от их Божьего дома!
-Учитель, о какой смерти ты говоришь?
-О человеческой.
-О своей ли смерти ты говоришь?
-Да.
-Если ты знаешь, что тебя там ждет смерть, - зачем ходить туда? Не ходи в Иерусалим,- просит Петр.- Останься здесь, а мы разведаем. Здесь тебя не найдут.
-Не они меня ищут, я их ищу!
-Учитель, пусть не будет этого, - рыбак всерьез пугается за жизнь Иисуса. - Не ходи в Иерусалим.
-Отойди от меня, сатана! Пожалевший меня - предал меня!
Обескураженный Петр не находит слов и лишь обиженно сопит. Он совсем перестал понимать Мессию.
На пятый день они приходят в пограничный с Самарией Ефраим и останавливаются в этом иудейском городе на постоялом дворе среди многочисленных паломников. До Пасхи остается неделя. Евреи со всего света спешат в Иерусалим, чтобы занять себе там хоть какое-нибудь место, ибо город будет переполнен людьми в праздничные дни. И только ученики Иисуса никуда не торопятся, храня в тайне имя своего Мессии, как он им приказал. Спустя десятилетия Иоанн в соответствии со своей евангельской задачей напишет, что иудеи хотели убить Иисуса, и он скрывался от них в Ефраиме. Даже в такой мелочи он оскорбит память учителя. Скопец не прячется от своих врагов, он идет им навстречу.
Странным взглядом провожает Иисус эти толпы - людские и овечьи. Кажется, ему одинаково жаль и одинаково противно все это мясо. Он сходит с дороги, взбирается на холм и долго наблюдает за движущимся потоком тел. Его фигура алеет на вершине как сигнальный флаг, залитый кровью. Его ученики собираются вокруг и терпеливо ждут.
Возможно именно оттого, что все идут в одну сторону, всякий движущийся против течения привлекает к себе внимание. Двое молодых мужчин отчаянно преодолевают этот людской поток. Они - единственные, кто идет от Иерусалима. Один из них удивительным образом похож на новичка в окружении Иисуса. Фома вдруг вскрикивает и бросается вниз на дорогу к своему двойнику. Они обнимаются и о чем-то оживленно говорят. Эта немая сцена, в которой один близнец горячо жестикулирует, а другой в отчаянии хватает себя за голову, выглядит почти комичной, словно некий лицедей изображает перед зеркалом горе. Смысл этой