– Откуда тебе ведомо сие? Княгиня волхвовала? Иль богомерзких сих кудесников послушал?
– Волхвовала, – признался Игорь. – Но и без чар чудесных было ведомо – похода не собрать.
Поп усмехнулся, оглядел кощея:
– Откуда тебе знать все промыслы Господни?
– Се не от Господа, святый отец, а от обид меж братьями…
– Довольно! – перебил поп князя. – В ереси своей гораздый стал. Известно мне, с какою целью ты в степь пошел! Знамения Господнего не убоялся! Ты – человек, а ныне – раб. А жаждал уподобиться Сыну Божьему? Ты мучеником возомнил себя? И православных искушаешь на грешный путь? Апостолов сбираешь?! – Поп ударил посохом, и закачался на вые тяжелый крест.
– Я не уподоблялся Богу, – промолвил Игорь. – Но страданий жаждал. Абы за позор свой обиду заронить в сердцах князей. И коли искушал на грех, то токмо самого себя!
– А гусляра? Коего ты просил восславить твои муки? Евангелистом сделать захотел?
– Гусляр тот нищий духом. Какой же он апостол?
– Ты ныне куешь крамолу против церкви! – объявил священник. – Мыслил ты, приняв мучения в полоне, явиться в Русь святым? И абы братия бо поклонялась и чтила богом? Не быть тому! По Русским землям тебя встретят батогами! Ты тешишься наполнить сердце гневом за пораженье русичей? А гнев тот супротив тебя оборотится! И первым бросит камень Святослав!.. Да полно! Останешься в полоне. Открывшему ворота в Русь выкупа не будет!
– Ты сказывал мне, что промыслы Господни неизвестны человеку. – Князь Игорь распрямился и вровень встал с попом. – Откуда ж ведомо тебе, как встретят меня в русских землях? Кто первый камень бросит? Откуда знать молву, что по Руси пойдет?.. Нет, поп! Коль сие тебе известно – значит, исходит не от Бога! А от тебя! И с кем ты вкупе!
– От меня, – признался поп. – Я служитель, посему ереси противу веры не позволю! Егда свеча горит и светит – благо. Но, опрокинувшись, грозит пожаром и бедствием великим. Не стану ожидать, покуда кров мой загорится!
– Свечу потушишь?.. Но придет ведь тьма!
– Абы Русь от тьмы сберечь, довольно света Божьего!
– Нет, поп! Свет Божий токмо днем! А кто же в сумерках посветит? Кто средь глубокой ночи воспылает, еже бы путь озарить? Человек! Че-ло-век!.. Днем, напитавшись Божьим светом, светить ему во тьме!
Поп замахал руками:
– Светоносен токмо Всевышний! А человека же он создал мелкой тварью. Червем на земле!
– Червя он создал червем, – не согласился Игорь. – Человека же – по своему образу и подобию! Ты сам клевещешь!
– Анафеме тебя предам! – закричал поп. – Тебя забудут на Руси! И еже ты воротишься когда – потомки знать не будут, где твоя могила! Я лишу тебя пути!
– Лишишь меня пути?
– Покусившемуся на образ Божий – да быть ему изгнанником! Изгоем!
– Благодарю, – промолвил Игорь. – И сей венец приму покорно. Ибо он Руси послужит!
И вдруг увидел Игорь очи сына, горящие от слез.
– Отец святый! – взмолился княжич. – Возьми с собою в Русь! Возьми!
– Сын?! – И князь осел, сломился. – Ты меня бросаешь?
– Прости, отец…
– Се Божья кара! – возрадовался поп. – Не токмо братия, но чада тебя покинут. Все отвернутся от тебя!.. А ты, сын мой, – он погладил княжичу власы, – и впрямь на Русь собрался?
– Да, святый отче, возьми с собой!
– Зачем? Чтоб выкупить отца?
Княжич замолчал, потупил очи. Поп усмехнулся.
– Я смогу взять тебя, раб Божий, еже ты согласен постриг принять. И в монастырь уйти.
– Приму постриг, – промолвил княжич.
– Что творишь ты – ведаешь ли? – Князь в очи сыну заглянул и позрел такую тоску, как если бы его в рабство уводили на чужбину.
– Ведаю, отец мой…
Поп крест достал и княжичу поднес:
– Клянись, что не станешь выкупать отца от половцев. И крест целуй!
– Се долг святой, сыновний! – воскликнул Игорь. – Не лишай же долга!
– Прости меня, отец. – Княжич приложился ко кресту. – Клянусь, не стану выкупать отца.
– Добро. – Поп спрятал крест, оправил рясу. – Ночь бдеть в молитвах будешь, а поутру обряд свершим. И тронемся в дорогу.
Князь Игорь, стоя на коленях, гнул выю; голова к земле клонилась. А поп торжествовал победу! Он поверг его! И над поверженным вдруг милость проявил:
– Отрекись от замыслов своих! Пред братией покайся и пред Богом. И на кресте клянись!
– Не отрекусь, – промолвил князь и встал. И, руки к небу вздев, воскликнул: – Не отрекусь!
Всю ночь Олег стоял пред образами, а Игорь – за его спиной – прощался…
Лишь на рассвете, уставший от молитв и дум, Олег к отцу оборотился и в очи ему глянул.
– Еще есть время, – напомнил князь. – Еще не поздно отказаться. Потом пути назад не будет.
– Служа богам, – мне старец сказывал, – ты служишь людям. Да будет так. Аминь.
– Ну что ж, ступай, – позволил Игорь. – И пой, коль голос будет! Пой, кем бы ты ни был – чернецом, боярином иль волхвом – пой! И Русь услышит…
Едва над степью встало солнце – шатер наполнился багровым светом и стены запылали. С молитвой на устах поп ножницы достал…
Князь Игорь смежил веки, отвернулся. Но сын вдруг крикнул:
– Позри, отец!
И он позрел. Пряди волос светились в солнце, но, тронутые лезвиями ножниц, мертвели на глазах и осыпались наземь. Змеей шипело безжалостное, неумолимое железо…
Все кончено! Пред князем стоял монах с котомкой за плечами. Чужое платье, лик чужой…
Они друг другу поклонились и встретились на миг очами. И ничего друг другу не сказали.
«Пой, и Русь услышит», – пожелал отец.
«Я голоса не пожалею!» – поклялся сын…
Потом он волосы собрал сыновьи, все до единого. Дышал на них, и в дланях грел, и к лону прижимал – не оживали.
И, выйдя из шатра под небо в низких тучах, взмахнул рукой, как сеятель, и распустил власы по ветру. Их понесло, взметнуло к небу, затем к земле склонило и – рассеяло по следу.
Когда поземка улеглась, забившись в травы, пронзило молнией ум и сердце застонало. Гонимый страстью и себя не помня, он побежал за сыном, но сторожа схватили, заломили руки, повергнув на траву.
– Как ныне твое имя? – кричал он в степь. – Имя как твое?!
А лик обласкивал седой ковыль, и волны на Каяле рокотали…
29. В ГОД 1918…
На утро была назначена экзекуция. Вчера выпороли купцов, показали остальным, что и в этом деле на первом месте – справедливость и равноправие, за которые ратуют красные. Сегодня мужики сами должны, спустив штаны, укладываться под розги… Нароков нервничал: что же теперь делать? Отменять нельзя, сразу станет ясно, о чем толковал с ним монах. И хозяин избы наверняка слышал, под дверью стоял… Где сейчас монах? Найти его!
Нароков позвал денщика, велел разыскать и привести монаха. И пока денщик бегал, князь метался по избе. Он уже готов был силой заставить того принять исповедь, готов был выплеснуть всю боль, весь страх, что накопились в душе. Сказать, как он заставляет себя не думать, что творит, не вспоминать, как дергается и вытягивается потом человек на виселице, а он, князь, внутренне тоже дергается и вытягивается, словно вешают его. И рот открывается точно так же, и язык вываливается наружу… Такое нельзя забыть! Вот почему ночью он, князь, может спать только с женщиной, да и то недолго – пока сон после любви уносит
