– Вызывай Кирюка или открывай ворота! – распорядился Деревнин. – Поговорить надо!
– А ну, марш отсюда! – крикнул милиционер. – Поговорить!.. Вам, может, министра подать? Быстро, пошли отсюда! Быстро!
Возле ворот стояло четыре черных машины – похоже, к секретарю съехались гости. Мужики побродили вокруг них, присмотрелись и, освоившись, расселись на капоты.
– Давай Кирюка! – требовали из толпы. – Тебя чего сюда поставили? Доложи – народ пришел!
Привратник глянул через головы все прибывающего народа – женщины еще подтягивались, заполнив всю видимую часть дорожки – и заскочил в будку. Рыбаки приступили к воротам и решетке, потрясли их за прутья.
– Зови Кирюка! Дело серьезное! А то свалим к чертовой матери и сами зайдем!
– Вы что, офонарели?! – заорал милиционер через круглую форточку, не отнимая от уха телефонную трубку. – Счас всем по пятнадцать суток оформлю!
Рыбаки возмутились, а подгулявшие мужики и вовсе вошли в раж. Они со свистом и счетом начали раскачивать створки ворот, а кто-то, похваляясь силой, стал разгибать прутья решетки.
– Дедок! Лезь! Ты тощий, пролезешь! – кричали.
– Где же тощий? Выламывай пару прутьев!
Деревнин заметил человека, бегущего от дома, и узнал его: оперуполномоченный «конторы глубокого бурения». Лично они не были знакомы, но Деревнину показывали «опера» со стороны.
– В чем дело, товарищи? – спросил оперуполномоченный. – Что здесь происходит?
– Пригласите секретаря горкома! – потребовал Деревнин.
– Он занят, – был ответ.
– Кирюка! – закричали мужики, раскачивая сразу три решетчатых пролета. – Пускай правду скажет!
– Какую правду? – сохраняя спокойствие, спросил «опер».
– Правду! Правда одна! – драли глотки рыбаки. Почему покойники из берега валятся! Кто их туда положил?!
Оперуполномоченный заглянул в будку привратника, затем скорым шагом направился к дому. Привратник встал за воротами и достал пистолет.
– Немедленно отойдите от ограждения! – крикнул он срывающимся от волнения голосом. – Стрелять буду!
– Стреляй! – заорали подвыпившие мужики. – Ишь, он стрелять будет! Видали? Стреля-яй!!
Мужики раскачивали черные машины, дубасили кулаками по гулким капотам.
– Стреляй!
Привратник зажмурился и выстрелил дрожащей рукой.
От города послышался вой сирены, полоснул по сосновым стволам пронзительно синий спецсигнал – «Попугай». Те, кто не успел подтянуться к воротам, горохом сыпанули по сторонам от милицейской машины, за которой с ревом мчалась красная «пожарка».
– Не бойтесь! – призвал Деревнин. – По людям стрелять не будут! Хватит, настрелялись уже! Вон полные ямы набили! Не бойтесь!
Милиционер спрятал пистолет и стал шарить по траве, отыскивая стреляную гильзу. Загулявшие мужики, заслыша вой сирены, россыпью бросились по лесу. Рыбаки отступили от ворот. Толпа расступилась, пропуская машины, въезжающие на бетонную площадку. И как только выключили моторы, стало так тихо, что все услышали шум сосновой хвои над головой и пение вечерних птиц. В это время Деревнин увидел, что от дома идет Кирюк. Идет неторопливо, словно на прогулке, лишь легкое подергивание ног выдает волнение. Так некоторые гордецы идут к стенке…
Деревнин сжал кулаки, чтобы погасить волнение. Пробил, пробил час! Дожил ведь, дождался!
В широкую лоджию вышли какие-то люди, в основном пожилые, степенные, и один среди них оказался военным. Только из-за расстояния не отличить, в каком звании.
Кирюк остановился по ту сторону ворот, заложил большой палец в карманчик жилета. Держался спокойно, независимо, показалось, даже с ухмылкой.
Вдруг Деревнину подумалось, что Кирюк наверняка бы струсил, если бы его подвести к воротам конюшни и включить свет. Заорал бы, стал упираться и просить пощады. Не такие орлы на коленях ползали! Странное было дело: чем невзрачнее человек, тем спокойнее шел в конюшню. Ладно там бывшие офицеры-дворяне, священники – в этих порода норов свой показывала. Но ведь на другого глянешь – сморчок, в чем душа держится. Видно же, смерти люто боится, а идет! Да как идет!
Деревнин часто думал подобным образом. Чтобы составить для себя представление о человеке, он как бы мысленно вел его расстреливать, и тогда ясно вырисовывался характер. Однако тут он усомнился, глядя на Кирюка: кто его знает? Времени-то много прошло. Что, если успели вырасти и воспитаться, будучи при власти, новые люди? Наподобие священников или тех же родовитых дворян?
– Что вы тут устроили, Деревнин? – брезгливо спросил Кирюк.
– Хорошо живешь, слуга народа! – сразу взял высокий тон Деревнин. – Тишина тут, покой, птички поют над головой. И домик – слава Богу!
Он оглянулся на мужиков. Те стояли молчаливые, с не прошедшим еще возбуждением и азартом на лицах, но в глазах уже возник легкий, летучий испуг. Никто и никогда так с секретарем не разговаривал. Неслыханная дерзость творилась при народе! Как бы то ни было – власть все-таки, и большая. Уважительнее бы надо…
– Давайте ближе к делу! – отрезал Кирюк. – Лирика потом.
– Действительно, лирика! – подхватил Деревнин. – Можно так жить. Отгородиться от народа стальным забором и жить! А пишете, народ и партия едины!
Он спиной чувствовал, как все медленнее и беззвучнее дышат люди. «Ничего! – со злостью подумал он. – Пускай привыкают! Пускай смелеют! А то привыкли как бараны!..»
– Короче, – сдерживаясь, поторопил Кирюк. – Излагайте суть.
– Короче не выйдет! – заявил Деревнин. – Вы тут засели, уединились и гуляете, – он кивнул на людей, стоящих в лоджии. – А там из берега трупы валятся. Да, я говорю про монастырь!
Он сделал паузу, но показалось, Кирюк даже несколько расслабился. Будто про себя облегченно вздохнул. «Ах ты! – мысленно воскликнул Деревнин. – Пожалуй, бы, не сломался! Сам бы еще и свет включил!»
Был один такой: как подошла очередь, оттолкнул стрелка от рубильника, воткнул его сам и спокойненько вошел в конюшню.
– Чьи трупы? – с намеком спросил Кирюк. – Кто их туда положил?
– Я положил, я! – с вызовом сказал Деревнин. – Кто бы их ни положил – при тебе они из могилы встали. Тебе их и хоронить.
Кирюк понял, что намекать не следует. Невыгодно сейчас, когда за спиной старика стоят люди и ловят каждое слово. Он глянул поверх головы Деревнина: по дорожке мчалась машина начальника милиции. Деревнин обернулся, лишь когда Березин шел к воротам, рассекая толпу. Привратник бросился к калитке.
Березин поравнялся с Деревниным, остановился на мгновение и глянул озабоченно, словно спросить хотел: как ты тут? Все ли хорошо? «И ты явился, сосунок, – подумал Деревнин. – Ничего, и тебе достанется. Погоди, мечтаешь барана на голову получить? Будет, будет тебе папаха…»
Березин поздоровался с Кирюком за руку, и тот приказал привратнику не запирать калитки.
– Заходите ко мне, Деревнин, – предложил он. – Смелее, что же вы?
– Нам через решетку сподручнее говорить, – отпарировал Деревнин. – Мне с народом ловчее, чем с тобой. Да мне и скрывать нечего. Меня простили.
Люди за спиной будто и вовсе перестали дышать. Оперуполномоченный подошел к Березину и о чем-то тихо заговорил.
– Рабочих людей взбаламутить – храбрый, под прикрытием несведущих секретарю горкома хамить – храбрый, – неторопливо пошел в наступление Кирюк. – А один на один – так в кусты? Или, как говорят, на миру и смерть красна? И на воре и шапка горит?
Он очень хотел оторвать Деревнина от толпы, зазвать к себе, подальше от лишних ушей. Собственно, и Деревнину хотелось поговорить в узком кругу. Только в узком можно было всем им поставить мат. Никто не
