должен видеть, как завершится поединок. Но о победе узнают все. Завтра уже Кирюк принародно пойдет к нему с улыбкой и протянутой для рукопожатия рукой. Деревнин лишь кивнет ему, но в следующий раз секретарь опять подаст руку. И так будет всегда.
– Я уже старый, – устало сказал Деревнин и двинулся в калитку. – Старому бояться нечего. Пускай молодые боятся.
О себе он думал, что, доведись шагнуть через порог конюшни – шагнул бы с достоинством. И шел бы, не втягивая голову в плечи, как делали даже самые отчаянные.
Даже он, Андрей Березин, будто убавился в росте – так ждал выстрела…
Деревнин встал перед Кирюком, рука сама легла за лацкан старого, вытертого зеленого кителя. Ей было привычно там, спокойнее.
Справа оказался оперуполномоченный, слева – начальник милиции.
– Сейчас вы поедете с Березиным домой, – тихо сказал Кирюк, глядя Деревнину в переносицу. – Запретесь на ключ и будете сидеть там, пока народ в городе не успокоится. Как мышь в норе. Даже нет, как змея в бутылке.
– А-а, боишься, – улыбнулся Деревнин. – Боишься, что пойду и скажу людям, как ты их кислотой жег?
– Нет, не этого боюсь, – сказал Кирюк, но было, было видно, что боится. – Не хочу, чтобы вас растерзала возмущенная толпа.
– Кого – кислотой? – не сразу спросил начальник милиции. – Кого жгли кислотой?
– А того! – сунулся к нему Деревнин. – Трупы жгли. Я ему ямы указал, а он солдат пригнал, нерусских, чтоб не проболтались. И заставил скважины в могилах бурить и кислоту заливать.
– Правда? – спросил Березин, и взгляд его отяжелел. – Это правда?.. Правда или нет?!
Глаза начальника милиции замерли, потускнели, и зрачки сузились до точек, словно у покойного.
– Арестуйте его, – спокойно приказал Кирюк оперуполномоченному. – Об ордере я побеспокоюсь.
– Арестуй! – торжествующе сказал Деревнин. – Ну-ка, попробуй! Руки придется крутить, а люди видят!
– Почему я не знал об этом? – очнулся начальник милиции, потянулся к Кирюку. – Почему я об этом ничего не знал?!
– Ой уж, не знал! – засмеялся Деревнин. – Вместе, поди, решали! Вместе придумывали! Дурачком прикидываешься?.. Ты меня обидел! Дед твой простил, Андрей Березин простил! А ты… Измывался надо мной. Расхлебывай теперь вместе с Кирюком. Я посмотрю на вас.
– Я же приказал арестовать. – Кирюк выдерживал голос, но выдала, задергалась бровь. – Товарищ оперативный уполномоченный?
– Он психически нездоров. – ответил «опер». – Все признаки шизофрении.
– Давай-давай, крути руки! – засмеялся Деревнин. – Не бойся, я здоров! А трупы все равно торчат. И народ там собирается… Сволочи вы, иуды. Меня! Меня стрелочником сделали. Пенсию отобрали. Заслуженную пенсию! Я той же власти служил, которой и вы служите. А меня под топор?! Сами панствуете, вон в каких теремах-то живете. За что же вы меня, своего?.. Вот и получайте трупы! Что? Богатое наследство? Богатое! Это вам за предательство! Получайте! Получайте!
Он нервно дергал пальцем, словно давил спусковой крючок.
Потом вытер губы, вздохнул облегченно.
– Если сейчас хоть волосок с головы… Отсюда народу крикну. Ладно, я стрелял. А вы-то – мертвых кислотой! Крикну народу – всем вам гроб с музыкой.
Кирюк выслушал молча, покусал губу.
– Какому народу? – спросил он устало. – О чем вы, Деревнин?
– Нашему народу, – усмехнулся тот. – Советскому!
– Где же он? – Кирюк заложил второй палец в карманчик жилета. – Ну где? Где ваш народ?
Деревнин медленно обернулся…
У ворот было пусто. Ни одного человека, если не считать милиционеров и пожарников.
Он не поверил, пошел к воротам и увидел лишь мамаш с колясками, легко бегущих под гору.
– Ладно, Деревнин, идите вы к… – Кирюк махнул рукой. – И прошу вас, не попадайтесь мне на глаза. Обходите стороной. Прошу вас.
Он стоял, упершись головой в решетку ворот, и стальные прутья сжимали виски…
Николай вернулся в отдел поздно, глядя себе под ноги, прошел в кабинет и повалился в кресло.
Под стеклом на столе лежали ориентировки с портретами на пропавших без вести людей. Первой в ряду – прабабка, Любовь Прокопьевна Березина, мать Мелитина. Текст был короток, холоден и прост: «…20 мая 1962 года ушла из дома и не вернулась… Приметы: рост, цвет волос, глаз… Особые приметы: носит черную монашескую рясу, крест…. Знающих что-либо о местонахождении просят сообщить…»
Второй в ряду стояла вечная беда и боль деда – его сестра, Ольга Николаевна Березина. Дед все?таки настоял подать ее в розыск, надеялся, верил, хотя умом понимал все. И тоже – приметы, особые приметы. И даже портрета нет настоящего, а тот, что нарисован художником со слов деда – искусственный, не живой. Пожалуй, теплее и верней портрет словесный.
Дальше по счету шли Алексей Иванович Березин, матрос; Всеволод Иванович Березин, специалист по селекции лошадей; Михаил Михайлович Березин, врач…
Их можно было искать вечно.
Ориентировки на минуту отвлекли внимание, хотя давно примелькались и походили больше на музейные экспонаты.
Можно больше не торчать в отделе, а ехать домой, но там пусто и оттого невыносимо холодно. Сутки назад, вернувшись с дедом из психиатрической больницы, Николай не смог оставить его в Нефтеграде. Уговоры не действовали, даже правнуком не удалось заманить. Не отвезешь на машине, – заявил дед, – уйду пешком. Мне не привыкать:
И дальше порога шагу не ступил в казенной квартире внука.
Пришлось вместе с ним отправлять Светлану и Андрюшку. Как они там, в келье на «родовом» березинском холме? Может, поехать сейчас к ним? Оставить все, скинуть погоны – а самовольный отъезд будет их стоить, – и в свою «вотчину», к родне, к дорогим и любимым людям. Пока они живы, пока – не приведи Бог! – не попали под стекло в один ряд с другими. Как бы хорошо сейчас сесть вчетвером, обняться, прижаться головами и, закрыв глаза, просто молчать.
Нет, рано! Нужно дождаться утра, рассвета, чтобы поехать в монастырь, на место происшествия. Поехать, чтобы самому, своими глазами увидеть…
Только самому надо посмотреть и яму, и трупы, вкусить историю во всей ее плоти и крови, вдохнуть ужас, может быть, пережить смерть. И тогда понятна станет жизнь отца, жизнь деда и бабки, жизни тех, кто угодил под стекло на столе. Возможно, тогда приблизится открытие заповеди, совершенное дедом: непротивление злу насилием. Как же научиться прощать палача, глядя на его жертвы?!
Неужели свершится предсказание деда, и ему, внуку, придется крикнуть
А разве не безумие было сегодня?..
Когда Кирюк увидел толпу у ворот, он испугался не на шутку. Нет, он не боялся ни Деревнина, которого легко скрутил в бараний рог, ни шумящего, разгоряченного народа. Он слишком хорошо знал жителей Нефтеграда, чтобы всерьез принять мятежную ватагу. Из коротких разговоров Николай понял, что Кирюк в первый момент решил, что люди каким-то образом узнали о ядерном заряде, который готовили для спуска в скважину. Работы вели приехавшие специалисты, причем в режиме строгой секретности. Но если произошла утечка информации, значит, проболтался кто-то из посвященных, а скорее, сделал это умышленно. Как же работать, коли в аппарате сидит настоящий враг?
А потом, если люди взбунтовались из-за ядерного заряда, то их уже ничем не проймешь, не сагитируешь за прирост нефтедобычи, не убедишь интересами экономики, государства и партии. Это просто были бы другие люди.
Кирюк спешил с установкой заряда в скважине на четверть мегатонны. По сути, он спасал город, ибо хорошо знал Чингиза, который в это время ходил по своим высочайшим каналам и требовал заряда в
