– Мы расстаемся, а вы... некоторое время будете под охраной, – столь своеобразно «перевел» Водорезов сказанное. – По всем вопросам обращайтесь к генералу Прохорову.
– Спасибо, девушки! – закончила за него Катя.
– Слушай, – сказал ей Николай. – Это все не в твоем кино происходит, понимаешь? Тут дело серьезное. Сидите в квартире, постарайтесь лишний раз никуда не выходить.
– У меня экзамен по организации кинопроизводства, – поджав губки, сообщила Катя.
– Николай, – произнесла Нелли отнюдь не в обиженно-капризной манере подруги. – Вы не проинформируете в общих чертах, что собираетесь предпринимать?
Что они собираются предпринимать? Во-первых, эта военная тайна не для девичьих ушек. А во-вторых... Во-вторых, Николай сам еще не очень представлял себе их дальнейшие с Сашкой действия. Разумеется, придется выехать в П-скую область, где расположен этот самый «Сириус-8». Ну а дальше – по обстановке и по принципу «десантник не спрашивает, сколько врагов, он спрашивает, где они...».
– Вы не дадите взглянуть на... – Нелли показала на фотоизображения, переданные Сократом Ивановичем. – Мы же вам дали посмотреть наше кино.
Сравнила! Кино – это... Это ВСЁ, и Сашкино алиби, и доказательство преступной деятельности Климова и Островного. Каким-то чудом Сократ Иванович убедил этих благородных девиц отдать цифровую запись ему на хранение. Катя чуть поколебалась, но отдала, лишний раз напомнив, что копии фильма (а также рисунков!) хранятся у нее в надежном месте... Впрочем, чего сейчас спорить, пусть девчонки удовлетворят свое любопытство, хуже не будет.
– Это вам что-нибудь говорит? – протянул Водорезов Нелли и Кате изображение «Сириуса».
– Какая-то фабрика, – тут же отозвалась Катя. – Забор непривычно чистый, без надписей... Что-то оборонное, под тройной охраной?
Девушка, однако, соображала не хуже подполковника спецразведки. Впрочем, ее профессия также предполагала наблюдательность и быстрое принятие решения.
– А вот эти люди? – Николай выложил перед девушками фотопортреты Климова, депутата Гейдриса и ведущего инженера Лоханина.
– Нет, – долго изучая эти не слишком симпатичные физиономии, произнесла Нелли. – Хотя... – она не очень уверенно щелкнула аккуратно подстриженным ноготком по профилю Натана Арчибальдовича Гейдриса. – Вот этот... Кажется, депутат, я его по телевизору пару раз видела. Что скажешь, Катя?
– Похож, – столь же неуверенно пожала плечиками Катя. – Но...
Девушки странным образом, как-то по-заговорщицки переглянулись.
– Так на кого похож господин депутат? – спросил молчавший до сего момента Гриднев.
– Вот смотрите, – Катя взяла шариковую ручку и лист бумаги.
Не прошло и минуты, как девушка быстро набросала схематичный портрет с большим огуречным носом, отвислыми щеками, близко посаженными круглыми глазами и тонкой щелью рта.
– Теперь следите внимательно, – продолжила Катя.
Она несколько раз обвела тоненький рот депутата, точно подкрасила его губной помадой. Потом прибавила румянца рыхлым щекам, круглым глазкам подрисовала ресницы, а затем взбила жиденькие, короткие волосенки Гейдриса в завитую женскую прическу. Теперь на рисунке была изображена дама, причем куда более несимпатичная, чем господин Гейдрис.
– Точно, Катька! – всплеснула руками обычно сдержанная Нелли.
– У тебя есть фотография нашего выпускного класса? – торжествующе осведомилась Екатерина.
Ни слова не говоря, Нелли достала из шкафа толстый фотоальбом, раскрыла его на одной из серединных страниц. На большой, во всю страницу фотографии и в самом деле был запечетлен выпускной класс. Николай сразу же узнал Катю и Нелли, они практически не изменились. У Кати было серьезное личико, она была, пожалуй, немного похудее, чем сейчас, и единственная из всех девчонок не улыбалась. А вот Нелли выглядела куда скромней сегодняшней бизнес-леди. Скромная прическа, отложной гимназический кружевной воротничок, милая, лишенная жеманства улыбка и добрый прищур маленьких глаз. Не сказать, что красивая, но хорошенькая, другого определения не подберешь. Вообще, они с Катей из всего класса самые заметные... Водорезов мысленно отвлекся на лирику, а ведь фотографию им показывали для чего-то другого. И Саша сообразил это раньше Николая.
– В самом деле, господин Гейдрис собственной персоной, – указал он на стоящую в центре выпускников классную руководительницу.
Только тут Николай обратил внимание на учительницу. Круглые, близко посаженные к огуречному носу глаза смотрели весьма недобро даже с фотоизображения. Взбитая, искусственно завитая прическа не украшала, а уродовала и без того не блещущую красотой женщину.
– Как имя этой дамы? – спросил подполковник.
– Смирнова Наталья Андреевна, – ответила Катя. – В школе, как сами понимаете, псевдонимов не бывает.
М-да, ничего общего. Если не считать странного сходства имен Натан и Наталья. Фамилия же Смирнова самая распространенная, обходящая Ивановых с Петровыми.
– Может быть... их разлучили в роддоме? – высказала индийско-мелодраматическую версию Нелли.
– Чушь, Миронова, – махнула рукой Катя. – Хотя... Жизнь не кино, в ней все бывает.
– Где сейчас эта ваша Смирнова? – спросил Гриднев.
– Наверное, там же, в нашей средней общеобразовательной школе, – ответила Нелли. – Мы с Екатериной не были в ней с выпускного вечера.
– Надо найти ее, – принял решение Водорезов, просматривая досье из распечаток Прохорова.
О господине Н.А. Гейдрисе там было сказано немного. Сорок четыре года, окончил истфак почему-то Уральского университета и Высшую школу экономики. Депутат Госдумы, благотворитель... Вот, собственно говоря, и все.
– А что из себя представляет госпожа Смирнова? – спросил Николай.
– Незамужняя озлобленная жирная крыса, ненавидящая симпатичных девчонок и ребят, – дала характеристику Катя.
– Впрочем, как и несимпатичных, – добавила Нелли. – Собственно говоря, в школе она оказалась случайно, по стечению трагических обстоятельств. Поэтому ненавидела всех и вся.
– Что за трагические обстоятельства? – задал вопрос Саша.
В ответ Нелли поведала историю жизни их классной руководительницы. История эта и в самом деле оказалась полна драматических поворотов. Оказывается, Смирнова происходила из семьи потомственных номенклатурщиков, ее дедушка занимал солидный пост в Союзе писателей сталинско-хрущевского периода. Он же был автором некогда популярного романа «Чугунные дни» о рабочем классе и его торжестве над гнилой интеллигенцией в лице профессорских детишек. Водорезов не читал романа, а вот фильм, снятый в пятидесятые годы, видел. Скука смертная... Таким образом, Наталье Смирновой светило столь же значительное управленческое будущее. После школы, которую она окончила с золотой медалью, ее направили учиться в один из самых престижных закрытых вузов советского государства – Высшую комсомольскую школу, ВКШ. Поступить туда было куда сложнее, нежели в МГИМО. По окончании ВКШ Смирнова получила теплое место в городском комитете ВЛКСМ. Все шло замечательным образом до тех пор, пока Смирнова не оказалась в Артеке. Она была направлена туда для поднятия идеологической работы и ужасно обрадовалась. Два летних месяца сплошного отдыха, солнца, моря и хорошего питания плюс зарплата с надбавкой за работу в особых условиях. Такие надбавки были обычно у комсомольцев, работавших в северных районах, но для Смирновой сделали исключение. Сама же работа... Ну, провести пару-тройку сборов на тему «Солнечному миру – да, да, да! Ядерному взрыву – нет, нет, нет!», ну, лично повязать красные галстуки паре негров и вьетнамцев. Однако в первый же месяц ее пребывания в Артеке произошла идеологическая диверсия. При репетиции театрализованного представления «Мир планете Земля!» один из пионеров прочитал следующий стишок:
Двое присутствующих при этом вожатых лишь усмехнулись, даже не сделав замечания. Смирнова действовала решительно и без промедления. Пионер и его вожатые были высланы из Страны Детского Счастья в течение двадцати четырех часов. Набравшись мужества, Смирнова доложила о вражеской
