машины и скрылся в темноте соседнего парка.
– Ники-бой, – позвала я. – У меня две перспективы: либо разбить себе нос, споткнувшись в темноте, догоняя тебя, либо нарваться на хулиганов, и обе мне не нравятся. Одинокая девушка в парке ночью выглядит странно, особенно с мешком баксов под мышкой.
Но он не обращал внимания на мои слова и лишь ускорил шаги, я тоже ускорилась, и теперь со стороны мы являли собой вполне привычную картину: подвыпивший мужик несется куда-то в ночь, а дражайшая половина поспешает следом, опасаясь подойти ближе, чтобы не схлопотать по морде, но и не отстает, дабы с благоверным чего худого не приключилось. Как известно, здравого смысла у женщин не в пример больше. Редкие прохожие могли по достоинству оценить эту картину. Нику, похоже, было все равно. Миновав парк, мы оказались на набережной. В свете фонарей вода в реке завораживающе мерцала, над противоположным берегом застыла луна, облака, проплывая мимо, то закрывали ее, то она вновь являлась во всем блеске, но в свете фонарей звезд видно не было, и это почему-то огорчало меня больше всего.
По набережной бродили парочки в обнимку, и Нику стало завидно, только этому обстоятельству я могу приписать тот факт, что он притормозил, поджидая меня, а когда я подошла, позволил ухватиться за его руку. Взглянув на его физиономию, я призадумалась. Ник выглядел трезвым, а еще печальным. Это меня беспокоило: из-за количества выпитого быть трезвым он никак не мог, а грустный Ник – это вообще из области фантастики, если он не кривляется, разумеется. Но сейчас он точно не кривлялся.
– Тебя обуревают романтические чувства? – проявила я любопытство.
– Как ты догадалась? – съязвил он.
– Не припомню случая, чтобы тебе взбрело в голову прогуляться по набережной.
– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – пожал Ник плечами.
Далее мы шествовали молча. Набережная закончилась, я думала, что наша прогулка тоже на этом закончится, но Ник начал спуск к реке по лестнице. На берегу было темно и тихо, казалось, город где-то очень далеко. Ник устроился на зеленой травке, обхватил колени руками и, задрав голову, смотрел в небо. Я устроилась рядом и, желая создать иллюзию полного взаимопонимания, положила голову на его плечо, Ник молчал, и я начала дремать, успокоенная тишиной и плеском воды.
– Может, еще стихи почитаем? – предложила я, боясь, что и вправду усну.
– Сейчас в зубы дам, – предупредил Ник.
– Да ладно, просто я подумала, если уж у тебя такое настроение…
– На хрена ты дом продала? – задал он вопрос через минуту.
– Чтобы вернуть тебе часть долга. Меня мучила совесть.
– Рахманову это вряд ли понравится.
– Переживет. Дом мой, по крайней мере, он раз сто говорил мне это. Может, не сто, но пару раз было. Так что…
– А может, все проще? – поворачиваясь и заглядывая мне в глаза, спросил Ник. – Просто ты готовишься смыться и дом тебе без надобности?
– Он мне по-любому без надобности. А если бы я готовилась смыться, деньги и самой бы пригодились.
– Детка, – хмыкнул он. – Бумажки-то случаем не у тебя?
– Не-а, – покачала я головой. – Если б было так, я бы договорилась с Рахмановым и забрала сына. Только бы меня здесь и видели. Вместо этого я сижу с тобой.
– Тяжелое испытание, – съязвил он.
– Не то чтобы очень. Я привыкла.
– Ага. Я уже говорил тебе, что ты дура?
– Конечно.
– Дура и есть. Мне плевать на эти деньги.
– А чего ж тогда жаловался?
– Убил бы тебя, – сказал он. – Ты понимаешь, идиотка, если мы найдем эти бумаги… У нас будет все. Все. Совсем другая жизнь. Далеко отсюда, где нас никто не знает и не станет тыкать в морду прошлым. Хочешь, чтобы твой сын был с тобой, – пожалуйста. Я тебе еще пяток наделаю, будем загорать на собственном пляже, облепленные детьми, как новогодняя елка игрушками.
– Главное, не оказаться поблизости, когда ты решишь: деньги лучше оставить себе, а не делить их на двоих, – хмыкнула я, уверенная, что Ник согласно кивнет, потому что он парень разумный и охота болтать всю эту чушь его быстро оставит. Но в ту ночь он был настроен воинственно-сентиментально.
– Ты всерьез думаешь, что эти деньги для меня что-то значат? – нахмурился он, и стало ясно: Ник готов на любую глупость, лишь бы убедить меня в обратном. Когда на него находило, бороться с этим не было никакой возможности, и я настроилась на испытания. Между тем Ник забрал у меня пакет, достал деньги, подержал пачку долларов в руке, приглядываясь ко мне, потом извлек из кармана зажигалку, сказал: – Смотри, – и поджег банкноты. Они, по неведомой причине, не желали разгораться, что очень злило моего друга.
– Завязал бы ты с этим, – вздохнула я. – Небеса против.
– Тебе жалко денег? – спросил он презрительно.
– Нет, раз они уже не мои.
Надо было прекращать это безобразие. Ник, если ему взбрела в голову мысль сжечь доллары, не отступит, а вот проспавшись, будет весьма огорчен, и это самое огорчение непременно выйдет мне боком. Поэтому я отобрала у него пачку баксов, сунула ее себе под ногу и немного потоптала, сбивая огонь. Ник наблюдал за этим, насмешливо кривя губы. Уверена, в глубине души он был рад моему здравомыслию,
