– Оборотня? – Он моргнул, явно ничего не понимая. – Ты никого не встретил у подъезда?
– Нет. Мы за тобой следили. Подождали, когда ты войдешь в квартиру, и минут через пять тоже вошли.
– Большаков убит?
– Убит. Две пули: в голову и в сердце, чтоб наверняка.
Я поднялась, чувствуя некоторую дрожь в коленях, и пошла в спальню. Смотреть на покойника охоты не было, но кое-какие сомнения следовало разрешить, и я вошла. Вениамин лежал поперек кровати в одних плавках, под рукой на полу телефонная трубка, на кресле брошена одежда, видимо, он переодевался, когда я позвонила.
– О господи, – простонала Сонька, входя за мной. Парни Рахматулина потрошили комнату. Бог знает, что они хотели найти, а вот Сонька нашла.
– Смотри, – сказала она, ткнув пальцем в предплечье покойника: там была замысловатая татуировка и инициалы: И.Б. – Что это? – спросила Сонька, имея в виду фантастический узор. Я усмехнулась.
– Это причина его стыдливости.
– Чего?
– И.Б. – Илья Большаков.
– Почему обязательно «Илья», может, это любимая девушка?
– Может быть. Помнишь, что бабка говорила: Вене делали операцию, аппендицит вырезали. А где у этого шрам? А ведь была у меня мысль… – Я головой покачала в досаде. – Вениамин давно в сырой земле лежит, а это Илья Большаков. Пропавший связной. Вот почему он был так уверен, что брат не выдал Оборотня: еще бы, тот ведь его попросту не знал. Илья вызвал брата, нацепил на него медальон и попытался выдать за себя. Причину мы знаем: не доверял он ни тем, ни другим и подозрения эти хотел проверить. Только возможности свои он переоценил, и брат поплатился за это жизнью.
– Так зачем же Оборотню убивать Илью?
– Может, он перестал ему верить. Или больше в нем не нуждается. В любом случае Илья был единственным человеком, который знал, кто такой Оборотень.
Беседовали мы в прихожей, говорили вполголоса, наклонясь друг к другу. Тут возник Рахматулин, злой как черт. И сразу на меня накинулся.
– Ты уверяла, что Оборотень – брат Большакова. И где он, хотелось бы знать?
– А этот, на кровати, тебе не показался?
– Это Илья, у него на руке татуировка.
– А у Ильи есть брат, зовут Вениамин. Я ж рассказывала.
– Мне твое вранье поперек горла..
– Серьезно? А кто ж, к примеру, носил медальон и исчез 28 апреля?
Эти слова чрезвычайно взволновали Витьку, он еще раз заглянул в спальню, как видно, освежая память.
– Чепуха получается, – сказал он. – Это Илья, спору нет. Выходит, тот, пропавший, его брат. Так? – Я пожала плечами. – Значит, оба брата Большаковы – трупы, и кто ж тогда Оборотень? Или у тебя в запасе есть еще один брат?
– К сожалению, нет. Я принимала Илью за Вениамина и решила, что он и есть Оборотень. Возможно, я ошибалась. А возможно, и нет. Почему, например, ты упорно называешь пропавшего трупом? Кто-нибудь видел его мертвым?
Мой вопрос поверг Витьку в еще большее раздумье.
– Я тебе, красавица, на грош не верю, – наконец сказал он, – ты уверяла, что не знаешь, где этот самый братец находится, а сама прямехонько сюда отправилась. Да еще маскарад устроила.
– Я все объясню, – заверила я, пытаясь выиграть время.
– Надеюсь, – усмехнулся Витька. Увлекшись распутыванием замысловатого клубка, мы запамятовали, что находимся в чужой квартире, рядом с покойником. Тут зазвонил телефон, я машинально сняла трубку и услышала знакомый голос:
– Я решил избавить вас от хлопот с трупом…
Гудки… Я повесила трубку, поморгала и сказала, изо всех сил пытаясь хоть немного прийти в себя:
– Витя, по-моему, сейчас бабахнет.
Не сговариваясь, мы кинулись к двери, а потом к машине Рахматулина, которая стояла возле сараев.
Уже в машине мы посмотрели друг на друга и почувствовали себя дураками. Но ненадолго. До нас донесся хлопок, а вслед за ним из кухонного окна квартиры, где мы только что были, повалил дым. Пожарные прибыли через несколько минут, но квартира к этому времени выгорела дотла. Кое-кто об этом позаботился.
Мы собрались уезжать, когда я увидела машину Глеба, а потом и его самого. Он бросился ко мне, забыв закрыть дверь.
– А ты откуда? – вздохнула я.
– Жива?
