вняли, в одной из школ взорвалась бомба. По-моему, сто тридцать детей или что-то в этом роде. Знающие люди утверждают, бомбу ты закладывала лично, тоже никому не доверяла, причем долго прикидывала, что предпочтительнее: школа или больница, видно, так до конца не определившись, подумала, что кашу маслом не испортишь. Через два часа после первого взрыва прогремел второй, на этот раз в больнице. Сколько там было жертв, я точно не помню. Самое занимательное в этой истории то, что, когда папаша каким-то таинственным образом исчез из тюрьмы, должно быть, аллах помог, дочурка в назидание упрямцам оставила начиненную взрывчаткой машину возле здания универмага. Вот это, я вам скажу, был взрыв. На первом этаже кафе-мороженое, говорят, детишек со стен счищали… Как тебе рассказ? Продолжить? Я их много знаю.
– Это неправда, – расцепив зубы, сказала я.
– Что неправда? – удивился Эдик.
– Все, что ты говоришь. Я не убийца. Пусть я ничего не помню, но про себя знаю: я не убийца, я никогда не смогла бы… такого просто не может быть.
– Ты посмотри, Стас, она плачет. В самом деле плачет. Пожалуй, ты прав, по части притворства она переплюнет кого угодно. Вот что, красавица моя, если тебе действительно отшибло мозги, так я тебя малость просвещу: ты убийца, подлая, гнусная, привыкшая действовать из-за угла. У тебя нет ни совести, ни жалости, только твой дохлый папаша с его аллахом. А так как папа нас оставил… У нас на тебя целое досье. Хочешь взглянуть?
– Хочу, – кивнула я.
– Володя, принеси нам досье, дама интересуется своей прошлой жизнью.
Парень, который до этого момента болтался за моей спиной, вышел из комнаты и вскоре вернулся с бумажной папкой с белыми тесемками.
– Подвинь ей стол и сними наручники, – приказал Эдик.
– Я ведь уже говорил… – вмешался Стас, нахмурившись.
– Детка, наручники с тебя снимут, за твоей спиной стоит Володя, одно неверное движение – и тебе прострелят плечо. Ты не надейся, убивать тебя мы не будем. Три-четыре раны, не смертельные, но болезненные.
– Заткнись и дай папку, – сказала я.
Затекшие руки не слушались, я с трудом развязала тесемки. Листы бумаги с текстом на русском, английском и арабском, несколько фотографий. Я читала, сцепив зубы, чувствуя, как стремительно земля уходит из-под ног и вокруг рушится мир. «Он лжет, он лжет», – твердила я как молитву, с легкостью читая и английский и арабский тексты. Эдик это, конечно, тоже заметил.
– Языковой барьер благополучно пройден, – съязвил он.
Я не стала отвечать. Взяла в руки фотографии – их было всего три. Бородатый мужчина в военной форме в обнимку с женщиной, темные волосы, рубашка армейского образца, сходство не бросалось в глаза, но я-то знала: женщина на фотографии я, а рядом мой отец. Мой отец, которого я так любила.
– Папа, – пробормотала я, поймав себя на мысли, что произношу это слово по-арабски.
– Как трогательно, – хмыкнул Эдик. – Если хочешь, еще поплачь, на нас можешь совершенно не обращать внимания, мы понимаем, дочерние чувства…
– Я вам не верю, – твердо сказала я, отодвигая папку в сторону. – Написать можно что угодно.
– Разумеется. Твой папаша вовсе не убийца, он барс пустыни, у него были идеи, у таких, как он, всегда полно идей. А ты вообще невинна, как агнец. Так?
– Я не убийца, – сказала я, глядя ему в глаза.
– Не пойдет, красавица. Я тебе уже сказал, кто ты, а говорил я вот зачем: любой здравомыслящий человек скажет нам спасибо, если мы избавим мир от такой гадины, как ты. Крыс безжалостно уничтожают. Так что ни на что не надейся. Никто тебя защищать не станет. У твоего отца, чокнутого фанатика, не было друзей, зато полно врагов, и они возблагодарят всех богов, если ты наконец закончишь свое земное существование.
– Кто такой Искандер? – спросила я.
– Искандер? – Эдик пожал плечами, посмотрел на Стаса, который подбрасывал кубики льда в стакане, увлеченно наблюдая за ними, и ответил: – Еще один чокнутый фанатик. Долгое время был сподвижником твоего отца, даже считался другом. Как только на Кавказе началась заваруха, твой папаша не замедлил там объявиться, решив помочь правоверным.
– И что от меня надо этому Искандеру?
– Алмазы, разумеется, те самые алмазы, которые хотим получить и мы. Искандер желает их потратить на торжество идеи, а мы ребята простые, наговаривать на себя не собираемся, мы просто хотим пожить в свое удовольствие.
– Откуда у меня алмазы? – вздохнув, спросила я; если речь идет о таких ценностях, убеждать в чем- либо этих типов занятие бесполезное. Они и родной матери не поверят, не то что мне.
– Алмазы у тебя от папочки, и лучше не говори: «Я не знаю, где они», – не волнуй меня. Мы очень мирно и даже дружески беседуем, и я, как видишь, терпеливо отвечаю на все вопросы, желая освежить твою память. Но ведь ты не дура и должна понимать: надолго моего терпения не хватит и тогда мы будем разговаривать по-другому.
– А пока терпение еще осталось, – перебила я, – ответь, что это за алмазы?
– Хорошо. Еще один жест доброй воли, заметь, опять с моей стороны. Семейка Искандера контролирует один из российских алмазных приисков. Огромная партия прибыла оттуда тринадцать месяцев назад. Ее планировали потратить на приобретение оружия. Аллах, знаешь ли, обожает, когда за него дерутся новейшим вооружением. В общем, очень выгодная сделка: большая партия оружия на большую партию алмазов. Я бы назвал ее сделкой века. Но… но, но, но… алмазов у папаши не оказалось.
– Это не очень похоже на правду, – выслушав его, сказала я. – Если мой отец настолько предан идее,
