Мои руки скованы наручниками. Я лежу на кровати, слабость такая, что невозможно пошевелиться, рядом с моим ухом что-то надоедливо пищит. Я жива. Ничего не кончилось. Я чувствую, как из-под ресниц катятся слезы.
– Очнулась, – говорит Стас.
– Это ты? – Странно, что я могу произносить слова, я была уверена, у меня не получится.
Он наклонился ко мне, я вижу его лицо, хмурое, в глазах растерянность. Он сидит рядом и ждет: а вдруг я что-нибудь скажу об алмазах? Ему не позавидуешь…
– Я не знаю, где они, – шепчу я.
– Конечно. – На лице его появляется ухмылка. – А кто знает?
– Отец мне не сказал.
– Чепуха. Их должна была привезти ты. Где они? Скажи, и я тебе клянусь, все это кончится. Я дам тебе денег. Ты уедешь и сможешь жить, как захочешь. Пойми, дура проклятая, ты не выдержишь, ты сдохнешь в этом подвале… Сдохнешь.
– Мы жили с тобой полгода. Хорошо притворяться влюбленным – это почти любить. Пожалуйста, убей меня. Я боюсь, я схожу с ума. Пожалуйста.
– Ага, обязательно… Вот что, милая, сдохнуть я тебе не дам. Знаешь, чем все кончится? Ты станешь идиоткой, будешь мочиться под себя в какой-нибудь психушке. А твой ублюдок родится двухголовым. Ясно тебе?
Я зажмурилась, надеясь на то, что на моих щеках больше нет слез, и сказала улыбаясь:
– Я знаю, где они. Я все отлично помню. Ты можешь разрезать меня на куски, я тебе ничего не скажу. Я буду подыхать в психушке с приятной мыслью, что ты изводишь себя, гадая, где эти алмазы. Может, мне повезет и ты свихнешься раньше. Валяй, заставь меня говорить…
Им не повезло со мной, у меня оказалось никудышное сердце. Стоило начать, и оно грозило остановиться навеки. Моей жизнью дорожили и оставили меня в покое, решив немного подлечить.
Я лежала в подвале на койке, ножки которой были привинчены к полу, а из-за стеклянной двери за мной неотрывно наблюдал кто-то из охраны. Тщетная предосторожность, я была так слаба, что к унитазу в углу ползла на четвереньках. В голове все смешалось, я путала явь со своими фантазиями, уходила в горы или качала ребенка, пела ему что-то и тогда была счастлива, а потом вспоминала, что ничего этого просто не может быть. Я не знала, сколько дней нахожусь в подвале и какое время суток на дворе. Лампочка над кроватью, забранная решеткой, заменяла дневной свет. Я думала о самоубийстве, это единственное, что могло бы спасти меня, но они позаботились о том, чтобы у меня не было такой возможности. Я лежала, пялилась в потолок, чувствовала, как силы очень медленно, но возвращаются ко мне, только для того, чтобы все началось сначала. Сколько я выдержу? Человек – существо живучее… И еще я думала о том, что, если умру сейчас в этом подвале, на земле не будет никого, кто бы просто заметил это. Была и нет. Я вышла из беспамятства, чтобы узнать о том, что я убийца, а потом умереть в мрачном подвале. Может быть, это справедливо…
Меня кормили какой-то жидкой дрянью, приковав наручниками к спинке кровати. Они меня боялись. Это так смешно, что иногда я в самом деле начинала смеяться, парень за стеклом удивленно таращился. Свет лампочки бил в глаза, я гадала, сколько времени прошло – год, два? Чушь. У них бы просто не хватило терпения. Несколько дней, не больше, это для меня они растянулись в годы. Голову разламывало тупой болью, иногда я слышала обрывки разговоров и не могла понять: бред это или явь. Вдруг начинала говорить сама, называя имена, которые не знала, города, о существовании которых даже не подозревала, и вновь тупая боль в висках и беспамятство.
Однажды тихо открылась дверь и тут же захлопнулась, я блуждала между сном и реальностью и не сразу поняла, что происходит. Кто-то открыл дверь, но не вошел. Я ждала и вдруг услышала жалобный писк: на полу сидел крохотный котенок, серый, с черными полосками, и таращил глазенки. Я попыталась встать, голова кружилась, от малейшего усилия я вспотела, сердце билось в сумасшедшем ритме, я сползла на пол и протянула руку. Котенок сделал несколько шажков и ткнулся носом в мою ладонь. Я осторожно взяла его и прижала к груди, он пригрелся, успокоился и уснул, а я лежала на цементном полу, боясь пошевелиться, и плакала от счастья. «Бог тебя любит, – шептала бабушка, гладя мои волосы. – Даже если очень больно, помни, бог тебя любит».
Я почувствовала, кто-то стоит рядом, и испуганно открыла глаза. Тело сводило от холода, я пролежала слишком долго на полу.
– Какого черта, – начал Стас, схватил меня за плечи и рывком поставил на ноги. Котенок с перепугу жалобно пискнул. – А это откуда? – Он выхватил из моих рук котенка, а я поняла, что он сейчас сделает, шагнула к нему, пронзительно крикнув, потом судорожно глотнула воздух и рухнула на пол…
«По ровной глади пруда плыли белые лебеди.
– Их не разрешается кормить, – строго сказал мужчина.
– Я только смотрю».
В себя я пришла от боли, исколотые руки были сплошь покрыты синяками. Эдик нащупал пульс.
– Ну вот, ты опять с нами, – сказал он весело. – Ты нас здорово напугала. Я ведь тебе говорил, твой труп нам без надобности, придется тебе пожить еще немного.
Я закрыла глаза и отвернулась, а когда вновь открыла их, увидела Стаса, он стоял в ногах кровати, опершись на спинку, и хмуро разглядывал меня.
– Проснулась? – спросил он спокойно, я не ответила. – Ты дура. – В голосе звучала обида. – Ты самая настоящая дура. Вот твой кот, держи. Я не собирался ничего с ним делать. Только войны с котами мне и не хватало. – Он посадил котенка мне на грудь, тот сощурился, зевнул, продемонстрировал ярко-розовую пасть с крошечными клычками, а я улыбнулась ему и сказала:
– Привет. – И с этого момента перестала думать о смерти.
Не знаю, чего они ожидали, но реальность была такова: дела мои становились все хуже и хуже. Целыми днями я неподвижно лежала, уставившись в потолок. Со стороны, должно быть, это выглядело как крайняя стадия идиотизма. Правда, иногда я разговаривала с котом. Он ко мне здорово привязался, а я к нему, кот отлично меня понимал. Садился копилкой на моей груди и хитро щурился, мол, меня ты не проведешь, а я
