Муж у нее очень добрый, меня любил.
– Ну, это неудивительно.
– В каком смысле? – насторожилась я.
– В смысле, что в детстве ты была примерной девочкой. Не шалила, по деревьям не лазила, конфет из шкафа не таскала. Так?
– В общем, да, – согласилась я, хотя и имела другую версию моего детства, продолжила рассказ: – У них машина была, мы на ней к морю ездили, обычно в Батуми.
Я красочно рассказывала о своем детстве, воспевая солнечную Грузию и ее замечательный народ, ярким представителем которого был мой дядька-грузин. Гиви слушал с интересом, а я углубилась в воспоминания и рассказала, как давным-давно ходила на концерт ансамбля «Орера», я даже спела: «Тополя, тополя», правда, только припев. Покопавшись еще в памяти и больше ничего не обнаружив, я вздохнула и сказала:
– Да, чудесный город.
– Наверное, – пожал плечами Гиви, – я там никогда не был. Родился и вырос в Москве.
«Свинья», – хотелось сказать мне. Конечно, я и о Москве могла бы поговорить, но желания больше не было. В общем, мы пообщались вполне душевно. Потом я в гамаке прилегла с книжкой, но не читала, а за Гиви наблюдала, но, видимо, что-то проглядела. В какой-то момент, поймав на себе его взгляд, я вздрогнула, почуя опасность. Пожалуй, благодушествовала я зря. Вообще-то я самолюбива и, когда дам маху, всегда злюсь, и сейчас я разозлилась, но, напустив на себя некоторую придурковатость, продолжала листать книжку.
Утром мы с Мишкой отправились мне за платьем. Мишку я уже терпеть не могла за сальные шутки и непредсказуемое поведение. Мы разругались почти сразу, и он грозиться начал, только я его не больно боялась и совсем не слушала. Платье выбрали быстро. Оно мне совсем не шло, потому и устроило. Дрянь редкая, если честно. Спина голая, узкие тесемки на шее завязываются, в общем, хуже не бывает. Павлу должно понравиться. Но не понравилось. И правильно. Выглядела я в нем как корова на коньках. На корову я вовсе не похожа, это я так, образно. Павел взглянул на мой торжественный выход на веранду и поморщился. Конечно, я не ожидала что-нибудь в духе известной сцены из «Красотки», но все-таки было обидно.
– Может, мне юбку с блузкой надеть? – предложила я.
Павел рукой махнул:
– Поезжай так, какая разница.
Это как посмотреть.
Платье длинное, я к такому не привыкла, в машине подол дверью прихлопнула, лучше он от этого не стал, а в казино (приехали мы, конечно, туда), при входе в ресторан, я на подол наступила и едва не упала, чем испортила эффект нашего торжественного появления. Впрочем, блистать особенно было не перед кем: никого из высших чинов не наблюдалось, о чем я не сожалела, поинтересовалась только:
– Мы здесь надолго или начнем бродить туда-сюда?
– Павел, – влез Мишка, – давай я ей по зубам съезжу?
– За что это? – испугалась я. – Я вилок не роняю, скатертью руки не вытираю, за что же по зубам?
– Было бы за что, – философски заметил Мишка, – давно б убили.
Павла наша перепалка совершенно не интересовала, скорее всего он ее и не слышал. Тут в зале появился близкий друг и помощник Косого, об этом Гиви сообщил. Посмотрел на нас, стал суетливым и быстро исчез. Где-то через час пришел Афганец, на этот раз мужскую компанию разбавляли две женщины. Мне они не понравились. Мотины ребята, человек десять, шумно пили за столом в углу и на нас косились. Зачем мы здесь – не понимают, а спрашивать – не ответят. Ходим, как на работу. Сидим, ждем чего-то. Есть мне совершенно не хотелось, да и вредно это на ночь глядя. Вот испортят мне желудок. Я вилкой узоры на скатерти чертила и публику разглядывала.
И тут началось. Сначала возникло странное такое чувство вакуума, по спине холод пошел, а сердце билось в ребра, как птица в прутья клетки. Я испугалась и почему-то на Афганца посмотрела. Он кивнул едва заметно, так, не кивок даже, а легкий поворот головы, но чувства мои, обостренные страхом, успели уловить это движение, взгляд метнулся туда, куда смотрел Афганец. И я увидела его. Точно призрак с черным сплюснутым лицом, он вышел из-за ширмы. Выстрел грохнул почти сразу, но в те немыслимые секунды я успела завизжать, вскочить и рухнуть на Павла, сидящего слева. Стулья здесь были легкие, витые и никуда не годные. Ножка сломалась, и мы оказались на полу.
Лично я сразу закатилась под стол, потому что тут такое началось! Палили со стороны Афганца, из угла, где гуляла Мотина шпана, палили Гиви с Мишкой и охрана казино. Визжали женщины, матерились мужики, все это сливалось в шум, который мои ушные перепонки не в состоянии были вынести. Я тоже повизжала – от страха, ну и чтоб убедить себя, что жива и здорова. Через три минуты стало тихо.
– Эй, – позвал Павел, наклоняясь ко мне. На четвереньках я выползла из-под стола и спросила:
– Все? Или мне еще немножко посидеть?
– Все. – Шутить он был не расположен, лицо побледнело, а взгляд был такой, что не приведи господи еще раз увидеть. Я поднялась, отряхнула платье и с любопытством посмотрела по сторонам. В основном все занимались тем же. Гиви был зол как черт и на меня косился, мне его чувства были понятны, заслонять Павла от пули должен был он, а не я.
Я ожидала увидеть горы трупов, но, как выяснилось, стреляли в основном по люстрам и столовым приборам. Правда, один меткий выстрел все же был сделан: он разнес голову незадачливому киллеру. Теперь тот лежал без головы, стена рядом выглядела тошнотворно. Официанты сбились в кучу и ошалело молчали, а бледный потный директор собирался упасть в обморок.
Афганец был возле трупа. Там уже толпа собралась, и мы вместе со всеми, то есть я в углу села, на стуле, и стала ждать. Покойник – зрелище малоприятное, а без головы и вовсе никуда не годное. Его, как видно, обыскали, ну и, разумеется, ничего не нашли. Все вроде как озадачены были. А Павел так злился, что просто жуть. Это потому, что от пули в голову спасла его женщина, то есть я.
