– Классно, – завистливо сказал Денис. – А стрелять ты умеешь?
– Из этой штуки? Тут и уметь нечего. Пальнуть из нее можно только с близкого расстояния, дурак сумеет. Но все это ерунда, конечно, настоящее оружие – винтовка.
– А автомат?
– Про автомат не скажу, стреляла два раза в школе.
«Ты кому это все говоришь? – влез внутренний голос, до сей поры дипломатично молчавший. – У тебя что, с головой совсем худо? Он ребенок, а ты ему про винтовку».
– Ничего плохого я в этом не усматриваю, – обиделась я. – Мне девять лет было, когда папа мне винтовку подарил…
«Сравнила…» – съехидничал голос и убрался.
Денис протянул руку за револьвером.
– Верни, – посоветовала я. – Оружие – очень опасная штука. У человека мозги сдвигаются. Начинает думать, что если у него револьвер в кармане, так он крутой. А это глупость.
– А что тогда не глупость? – обиделся Денис.
– Ну, не знаю… Сила духа, наверное. Характер.
– Ага. Набегут бомжей человек десять, а здесь ты да я. И начнешь характер проявлять или силу духа.
– Вот что, спрячь его понадежней, если возвращать не хочешь. С собой не носи. Опасно.
Денис подумал и полез под нары. Там у него был устроен тайник.
– Еще печенье есть, – сообщил он, усаживаясь рядом. – Доедим?
– Конечно. Чего его оставлять? Завтра деньги должны передать. Заживем.
– На встречу мне идти придется, – заявил Денис с набитым ртом. – Тебе с такой видухой ну никак… Вся улица глазеть начнет.
– А вдруг она тебе сумку не отдаст? Она ж тебя не знает.
– А ты позвони и пароль придумай.
– Ах ты, чертенок. К рынку мне идти нельзя, а к телефону можно?
Он хрюкнул, я попыталась схватить его за ухо, он завалился на спину и стал отбиваться. Навозившись вдоволь, мы допили остатки чая, хитро поглядывая друг на друга.
– А ты ничего вообще-то, – сказал Денис. – Веселая…
– Ага. Говорю: потерпи. Я приду в норму.
Тут мы оба засмеялись, посидели, глядя на огонь, а потом неожиданно запели. В распахнутую дверь хижины к нам заглядывали невесть откуда взявшиеся звезды, костер догорал, а мы громко выводили «Огни мерцали, когда поезд уходил».
Утром поднялись поздно и пораженно уставились на пустырь, неожиданно ставший родным. Все вокруг сияло и искрилось под солнцем.
– Вот это да! – покачала я головой и взглянула на себя. Грязный костюм в погожий летний денек выглядел на редкость отвратительно.
– Во сколько тебя ждут? – спросил Денис.
– В одиннадцать.
– Ладно, не переживай. До одиннадцати какая-нибудь тетка белье вывесит.
– Спятил совсем, – покачала я головой.
– Как хочешь, ходи чумазая.
Ближе к десяти пошли на «дело». После затяжных дождей вся улица дружно сушила поднакопившееся белье. Однако развешивать его предпочитали в огородах, палисадниках и прочих малодоступных местах. Двигаться далее с моим внешним видом было затруднительно, и тут мы наконец обнаружили то, что надо: двухэтажный обшарпанный дом. С торца не было ни одного окошка, на трех столбах натянуты веревки. Джинсовые шорты и трикотажную майку я увидела сразу.
– Чего выбрала? – зашипел Денис. Я уже собралась показать, но передумала. Толкать ребенка на воровство – мерзость. Другое дело свистнуть самой.
– Стой здесь, – сказала я. – В случае чего, сматывайся.
Я направилась к веревкам, стараясь не очень громко клацать зубами. Сняла шорты, а потом и майку, сунув их под мышку, свернула за угол и бросилась бежать так, точно за мной черти гнались. Денис трусил рядом.
– Куда ты так несешься? – прокричал он через некоторое время. Я притормозила, сообразив, что он задыхается, потеет и покрывается нездоровой краснотой. Сделала два глубоких вдоха и сказала:
– С курением завязывай. Не то суперменом не станешь.
– Больно мне надо… Ты тоже куришь, а бегаешь ничего.
– Вообще-то я курю редко, и привычка эта скверная, а нам сейчас здоровье необходимо. Хочешь, бросим на пару?
– Я с четырех лет курю. Поздняк метаться.
