развеселилась. Я слушал его, изредка поддакивая или кивая и ожидая чего-то необыкновенного, что должно было вот-вот свершиться, потому как отлично помнил свой сон, в котором Лешка звал меня в Петербург. Тут-то речь и зашла о журфиксе Нелли Орловой. – Вы и представить себе не можете, как переполошились дамы, – вещал Лунев, с которого все его занудство словно рукой сняло, – когда сама Елена Николаевна рухнула в обмороке прямо при гостях, в самый разгар приема. Вот уж действительно конфуз так конфуз! – Алешка рассмеялся. Любопытно, и что это его так развеселило? В общем-то не в его привычках над больною женщиной потешаться! – Я, как водится, кинулся ей помощь оказывать. Как говорится, назвался доктором… Иначе говоря, покоя ни днем, ни ночью. Что тебе война, что журфиксы, – Алешка развел руками. – А муж ее как переполошился! – Лунев возвел глаза к потолку. – Особенно когда Нелли в беспамятстве не его позвала, а какого-то Родиона. – Что? – я даже на подушке приподнялся. Подтверждались-таки Варенькины слова. Придется теперь с Елены Николаевны глаз не спускать, глядишь, и выведет на Радевича. – А в чем причина обморока-то? – поинтересовался я. Лунев сразу как-то смутился и, кажется, вообще пожалел, что завел об этом речь. – Женское недомогание, – пожал он плечами. – А ты не мог бы изъясняться понятнее? – Не мог бы, – отрезал Лунев и отвернулся. Я знал, что уж если он что-либо вбил себе в голову, то переубедить его практически невозможно, и, все-таки, попытался: – И по какой же причине? – Медицинская этика, – ответил он, показывая всем своим видом, что вопрос исчерпан. Однако Мира бросила на Лунева долгий испытывающий взгляд, из чего я заключил, что она о чем-то догадывается, но пока еще сомневается. – Что вы на меня так смотрите? – буркнул Алешка. – А вы мне понравились, – неожиданно заявила Мира, отчего Лунев сделался красно-бурого цвета. – Скромности вам, дорогая, недостает, – заметил он. – Куда уж нам, варварам, – усмехнулась она. – Да не дуйтесь вы! Лучше печенье попробуйте! Я уверена, что вам понравится. Лунев послушался, подозрительно косясь в сторону индианки и ожидая от нее непременно какой-нибудь пакости. К примеру, что она в тесто вместо муки мышьяка подсыпала или какого иного яда! Тем не менее он откусил кусочек и, пережевывая, проговорил: – Послезавтра в Каменном театре премьера, дают оперу Керубини, – и добавил с удивлением: – Действительно, во рту просто тают, – не смог истины не признать. – Какую? – глаза моей Миры загорелись интересом, оперное искусство пленило ее с первого спектакля и на всю жизнь. – «Водовоза» – сообщил Лунев, потянувшись за новым печеньем. – Итальянская труппа с гастролями приехала. Я насторожился, мой мозг лихорадочно заработал. Такая светская женщина как Нелли не может не появиться на премьере. А если Радевич действительно ее любовник, то это просто идеальное место для свидания. И грех не воспользоваться случаем и не проследить за ними. Алеша Лунев отказался наотрез покидать меня в этот вечер, так как кризис, по его словам, все еще не миновал, и Мира велела постелить ему в одной из спален на втором этаже. Я попросил ее зайти ко мне, как только она управится с делами. Индианка не заставила себя долго ждать и через несколько минут появилась на пороге моей обители. – Что-то случилось? – взволнованно спросила она. – Вам стало хуже? Я отрицательно замотал головой и убрал со лба прилипшие волосы. За время ее отсутствия я успел сочинить письмо Кутузову, в котором просил его о встрече. – Распорядись, чтобы его передали по назначению, – попросил я и протянул его Мире. Она прочла на конверте адрес и имя человека, которому оно было адресовано. Брови ее нахмурились, прекрасное лицо помрачнело. – Вы снова не можете обойтись без этого ужасного человека, – промолвила она с горечью и убрала письмо в расшитую бисером сумочку, напоминающую кисет. – Не могу, – ответил я откровенно. – Кстати, я думаю, что он сможет помочь нам с билетами на пермьеру, которые, скорее всего, уже все распроданы. Тогда Мира просияла. Пожалуй, это был единственный раз, когда она подумала об Иване Сергеевиче без содрогания. – Хорошо, – наконец, вздохнула она. – Я выполню вашу просьбу, – еще не было случая, чтобы она в в чем-либо мне отказала. Этим вечером я уснул в постели в собственной спальне, пребывая на вершине блаженства, так как обошлось без кошмаров. Лихорадка, кажется, меня отпустила, лоб перестал гореть, и я снова почувствовал себя почти здоровым человеком. Вот если бы не рана… Но мне, тем не менее, все равно удалось забыться, как только погас фонарь. Я проснулся, почувствовав на себе чей-то пристальный долгий взгляд, и отрыл глаза. Разноцветный свет падал мне на лицо из раскрытого окна. Я зажмурился и снова приподнял веки. Надо мной стояла фигура Кутузова, и я невольно подумал о Командоре. Так, набежала ассоциация, как легкий утренний бриз! – Я получил ваше письмо, Яков Андреевич, и решил посетить вас немедленно. Дело кажется мне чрезвычайно важным, – заявил он с серьезным видом. А я все никак не мог разобраться спросонья, откуда взялся в моей комнате мой мастер и наставник, и зол ли он на меня. – Как ваша рана? – осведомился Кутузов. – Заживает, – я приподнялся на постели. – Билеты в оперу, – он кивнул в сторону столика. Наконец, заметив мое недоумение, Иван Сергеевич все-таки решил объясниться: – Я воспользовался вашим потайным ходом. В связи с некоторыми обстоятельствами мне не желательно появляться в открытую в вашем доме, – сообщил он мне. – Первоначально, через дверь за коричневым гобеленом, мне удалось проникнуть в ваш кабинет, который, к сожалению, пустовал. Хотя должен заметить, – добавил Иван Сергеевич, – что жаловаться мне грех, дверь в коридор оказалась не заперта, и я с легкостью оказался на лестнице. Но, – Кутузов усмехнулся, – все-таки перепутал спальни и насмерть напугал вашего друга, по-моему врача. Я рассудил так из-за того, что он вздумал обороняться хирургическими инструментами, а если говорить предельно честно, то не обороняться, а нападать. Ваш гость принял меня за вора, и мне пришлось прибегнуть к силе, воспользоваться кляпом и запереть его в комнате. – Бедолага Лунев, – произнес я сокрушенно. – А! – понял Иван Сергеевич. – Это и есть тот самый знаменитый доктор, спасший вам жизнь под Лейпцигом. Сожалею, что вынужден был обойтись с ним именно так! – искренне заверил меня Кутузов. – Кстати, с чего это вы взяли, что я перестал вам доверять?! – Я видел вас в Орше, на постоялом дворе, – я решил действовать в открытую, ибо считал, что не имел другого выхода. – И пришел к выводу, что вы следите за мной. – А что вы делали в Орше? – пришла очередь удивиться Кутузову. Я смотрел на него во все глаза, гадая, играет ли он со мной или и в самом деле откровенничает. – Выслеживал дворянина Радевича. Иван Сергеевич заинтересовался. – Любопытно, очень любопытно, – выговорил он задумчиво. Блики от витража падали на его лицо, и оно казалось мне разноцветным. – Он имеет какое-то отношение к Татьяне? – С трудом верится, что вы об этом не знаете, – ответил я довольно резко, и сам удивился, что могу разговаривать с наставником в подобном тоне. – И какое же? – к моему изумлению Кутузов на грубость никак не отреагировал. – Деликатный вопрос, – замялся я. Вот тут уже не выдержал и Иван Сергеевич: – А вы на то и Орденом поставлены, чтобы разрешать деликатные вопросы. Я бы попросил вас не забываться. Речь идет о слишком серьезных вещах, чтобы вы позволяли себе так разговаривать! Невольно я вспомнил про своего друга неофита, неопытного конспиратора, погибшего при загадочных обстоятельствах, и мне стало как-то нехорошо. Ведь он, как и я, очевидно мечтал о высших масонских степенях и должностях, а заработал только место на кладбище, потому как его погубило инфернальное стечение обстоятельств. Я взял себя в руки и продолжал уже более спокойно: – По моим сведениям, именно он и является ее убийцей. Кроме того, я считаю, что господин Радевич причастен к исчезновению наполеоновской войсковой казны, которую считают затонувшей. Когда я говорил, Кутузов, на первый взгляд, выглядел совершенно бесстрастным, но его волнение выдавали голубые жилки на лбу, которые пульсировали. – Как далеко вы продвинулись в своих изысканиях? – спросил он после недолгого молчания. – Мне кажется, я напал на след в его имении, но так, в конечном итоге, ничего и не нашел, кроме пустого бочонка из-под денег, который тоже исчез, да кредитных билетов Английского банка, – я перевел дух и снова продолжил. – Я обладал картой, но у меня ее похители. Тем не менее я обследо – вал то место, которое было отмечено на карте, но так ничего и не обнаружил. – Ваши выводы, – произнес ледяным тоном Иван Сергеевич. – Каким-то образом Родион Михайлович Радевич узнал, где спрятаны деньги, и большую их часть переправил в Англию, другая часть пошла на обустройство имения и строительство новой роскошной усадьбы, а третью часть решил перепрятать, когда узнал, что карта в моих руках, а в Англии вот-вот разразится финансовый кризис, и он может потерять свои деньги в банке, если снова решит ими воспользоваться. – Как с этим связана судьба графини? – поинтересовался он уже немного спокойнее. – Вы знаете этот тип людей, – охарактеризовал я Радевича. – Великосветский франт, желтая перчатка. Он ее соблазнил, но девушка почуяла что-то неладное, она ездила в его родовое поместье, возможно, что-то узнала… Радевич под каким-то предлогом выманил ее из-под родительского крова и избавился от свидетельницы. – Я и не думал, что эти два дела могут быть связаны, – Кутузов словно подумал вслух. – Я как раз ездил в Оршу, чтобы разобраться с похищенными сокровищами. У меня и в мыслях не было вам не доверять, – клялся он. В этом вопросе заинтересован сам император. Так что, сами понимаете, Яков Андреевич, это дело государственной важности, добавил Кутузов многозначительно. – И что же вы собираетесь делать дальше? Вот тут-то я его и посвятил в свой план, который, к моему
Вы читаете Казна Наполеона
