– Я хочу с ней поговорить, – обратился я к Мире. – Очень тебя прошу, проводи меня к ней как можно скорее.
– Обещайте не утомлять ее, – попросила Мира. – Это для нее смерти подобно.
– Даю тебе ma parole d' honneur, – ответил я. – Что с ней произошло?
– Я не знаю, – развела индианка руками. – Но, по-моему, это из-за конфет, – сказала она.
– Каких еще конфет? – я смутно помнил разговор накануне отъезда. – Так это – ее поклонник?
– Я не уверена, – устало сказала Мира. – Но карты говорят, что он дьявол, – возбужденно добавила она. Ее волосы, не убранные в прическу, растрепались, глаза загорелись недобрым блеском. Я невольно сравнил ее с ведьмой из сказки.
– Это сказано слишком громко, – усмехнулся Кинрю.
– Возможно, – моя индианка не стала возражать.
Все вчетвером мы поднялись по лестнице в комнату горничной. В ней царил полумрак, шторы на окнах были завешаны. Теплилась лишь одна свеча, и та – перед образами. На шелковом белье в огромной постели под пологом угасала несчастная девушка в измятой рубашке. В медном тазу у кровати алела кровь.
Я деловито осведомился:
– За доктором-то послали?
Саша, высокая девушка с длинной толстой косой цвета спелой ржи, сказала:
– А как же?
– Когда? – Я осведомился у Миры.
– Утром еще, – вздохнула она. – Я отправила человека за Луневым. С минуты на минуту ждем, – добавила она.
Я только удивлялся ее великодушию и удивительной прозорливости. Кому как не мне было знать, что они с Алешкой практически не выносили друг друга. Однако она ценила его талант целителя и пригласила его, не посчитавшись с собственными чувствами. В моей индианке совсем не было эгоизма.
«Редкое качество в наши дни!» – отметил я про себя.
Катеньке опять стало хуже, она приоткрыла слезящиеся глаза и приподнялась на постели. Ее вырвало кровью, она вскрикнула и упала на кровать.
– Бедная моя, – прошептала Мира и обтерла ей лоб прохладным намоченным полотенцем.
Волосы Катюши, словно прелая солома, разметались по подушке, вокруг глаз появились темные глубокие круги, и все нежные черты ее заострились.
– За священником бы послать, – сказала Саша.
Я кивнул, и она ушла передать распоряжение кому-нибудь из людской.
– Как долго это продолжается? – поинтересовался я.
– Да недели три уже, – виновато сказала Мира. Она корила себя за то, что вовремя не придала значения первым симптомам. – Я думала, что девушка скоро станет матерью, – объяснила она. – Мне казалось бестактным расспрашивать ее об этом.
– А где конфеты? – осведомился я.
– В секретере, на нижней полочке, – сказала Мира.
Я подошел к нему и нашел в указанном месте почти что пустую бонбоньерку.
– Я умираю, Яков Андреевич? – подала голос еле живая Катюша. Я и не представлял, что она все еще была в сознании. Дышала Катюша тяжело, словно только что проделала тяжелую физическую работу.
– Что ты такое себе вообразила? – я заставил себя улыбнуться и подошел к постели, сжимая в руках красивую коробку из-под конфет. – Конечно, нет! – солгал я как можно правдоподобнее. – Скоро приедет доктор, – добавил я. – И все наладится, – я взял ее влажную, горячую руку в свою ладонь, девушку бил озноб, и она корчилась от боли. – Ты поправишься, – сказал я ей искусственно бодрым голосом. Она мне, разумеется, не поверила.
– Вы такой добрый, – прошептала Катюша. – Позаботьтесь о Мире, – попросила умирающая. – Она вас так любит.
Я кивнул ей в ответ, и она мне улыбнулась вымученной улыбкой. Индианка сделала вид, что не расслышала ее слов.
– Ты мне лучше скажи, кто тебе это лакомство приподнес? – поинтересовался я у нее. – Не твой ли поклонник?
Лицо Катюши сделалось совсем серым, она сглотнула ком в горле и произнесла с горечью:
– Он, а кто же еще?
– Ты чем-то могла ему навредить? – поинтересовался я, рассматривая коробку, на дне которой остались лежать две нетронутые конфеты. Я мысленно гадал, чем они были начинены. У меня появилось подозрение, что девушку отравили мышьяком.
– Не знаю, – прошептала она и снова со стоном откинулась на подушки. Я понимал, что ей делается все хуже.
– Куда же запропастился Лунев? – воскликнул я. Мира бросила на меня печальный взгляд, который говорил, что все мои надежды напрасны.
– Как его зовут? – я снова обратился к больной.
– Кондратий Артемьевич, – сказала она.
«Так кто же: Кондратий, Данила или Созон?» – пульсировало в моем мозгу.
Кому-то, Матвею, Ивану или Катеньке, предатель вымышленным именем отрекомендовался!
– Расскажи мне, пожалуйста, как ты со своим милым другом познакомилась, – мягко попросил я Катюшу.
– Случайно, – сказала девушка. – В парке.
В чем-в чем, а в случайности этой встречи я был абсолютно не уверен.
– Он часто расспрашивал обо мне?
Катюша задумалась, а потом ответила:
– Пожалуй что да! Неужели? Так вы считаете, что это он меня?.. Не может быть!
Я сделал вид, что не расслышал ее вопроса, и снова начал ее расспрашивать:
– Был ли у него на шее шрам от петли?
– Был, – сказала Катюша. – Он говорил, что его однажды пытались убить и ограбить.
– Любопытно, – заметил я. – В его поведении ты не заметила ничего странного?
– Я не знаю, – девушка снова застонала от боли.
– Довольно, – взмолилась Мира. – Яков Андреевич, вы истязаете ее!
– Наверное, ты права, – сказал я со вздохом.
– Не знаю, поможет ли это вам, – сказала Катя, когда боль отпустила ее. – Но однажды он обронил записку, она выпала из кармана его сюртука. И мне стало любопытно, я не удержалась и прочла, а потом устроила ему сцену ревности.
– Что это была за записка? – насторожился я.
– Письмо от дамы с подписью Л. Л., – сказала Катя. – Женщина уведомляла его, что им необходимо встретиться, и она будет ждать его у господина Прокофьева на рауте.
«Ах, вот оно что, – подумал я. – Господин Созон, или как его там, Кондратий собирался на встречу к этой самой Лидии Львовне, о которой упоминал Ксешинский! Встреча, по всей видимости, носила характер особо важный и должна была состояться в глубокой тайне. До того особенной была эта встреча, что убийца пошел на риск и решил избавиться от своей наивной осведомительницы, лишь бы мне не стало от нее об этой встрече известно! Только вот немного не рассчитал, то ли с дозой вышла ошибка, то ли девушка оказалась крепче, чем он предполагал, но ей удалось-таки прожить вплоть до самого моего возвращения. А на рауте- то он, по-видимому, и передал красавице письма!»
В комнату вошла притихшая Саша с опухшим от слез лицом.
– Господин Лунев приехали, – сообщила она.
Вслед за ней в комнату своей обычной бодрой походкой вошел мой старый товарищ.
– Что стряслось? – спросил он с порога. – У больного задержаться пришлось, – оправдывался Алешка. – Горячка, тяжелый случай!
– Сам смотри, – сказал я ему и пропустил к постели умирающей.
Лунев подошел к Катюше с саквояжем под мышкой, поставил его на круглый столик и приступил к
