осмотру больной. Потом он вытащил из него какую-то склянку с лекарством. Усталая Мира подала ему с подноса серебряную ложку. Он накапал в нее микстуру и сказал Катюше, чтобы она еще чуток потерпела, а потом станет полегче. Она послушно выпила содержимое ложки и снова провалилась в какое-то забытье.
– Пойдем-ка поговорим, – сказал мне Лунев, и мы оставили Миру в одиночестве ухаживать за больной, так как Саша тоже куда-то вышла.
Стоило мне прикрыть дверь спальни, как Леша набросился на меня с упреками:
– Чего же вы ждали столько времени?
– Не горячись, – сказал я ему. – Девушка ни на что не жаловалась, а когда все открылось, видимо, стало уже поздно! К тому же, я был в отъезде, – добавил я. – А что, она безнадежна?
Лунев вздохнул:
– Совершенно!
– А что за лекарство ты дал Катюше? – поинтересовался я.
– Обезболивающее, – ответил Алешка. – Теперь она не будет так сильно мучиться.
– Катя отравлена? – высказал вслух я свое предположение.
– По-моему, да, – мрачно сказал Лунев. – Не в тебя ли метили? – догадался он.
– В некоторой степени.
Вернулась Саша, пропуская вперед себя священника. Катя прожила еще около двух часов. Никакие старания Лунева не помогли. В то время, как священник читал отходную над покойной Катюшей, мне в голову пришли и вовсе не христианские мысли. Я думал только о мести.
– Береги себя, – посоветовал мне Лунев на прощание.
В деле Мириной горничной мы решили обойтись без полиции, доктор всем объяснил, что Катюша умерла от болезни с замысловатым названием, успокоив прислугу, что это не похоже на эпидемию.
На другой день я покинул свой дом и скорбящую Миру для того, чтобы отправиться на раут к господину Прокофьеву. Это был известный в Петербурге чиновник, которому я также был однажды представлен. Другого Прокофьева, устраивающего у себя приемы по вечерам, на которых присутствовали бы дамы из общества, я просто не знал. Итак, мне предстояло выяснить, кем же является эта знаменитая Лидия Львовна и, если посчастливится, увидеть ее воочию.
Я облачился в синий нанковый фрак с воротником из черного бархата и перламутровыми пуговицами, из-под которого выглядывала кипенно-белая рубашка с плиссированным жабо и заложенными в мелкую складку манжетами, и яркий цветной жилет, в облегающие длинные брюки со штрипками, повязал муслиновый галстук, закрывающий весь вырез жилета, а затем водрузил на голову высокий цилиндр с закругленными полями и, прихватив с собою трость, спустился в прихожую. С Кинрю мы договорились, что он поедет со мной. Но в самый последний момент я передумал и велел ему дожидаться дома. Мне не хотелось вызывать никаких подозрений у господина Прокофьева относительно истинной цели моего визита.
В прихожей меня дожидался Сваруп, который уже немного стал говорить по-русски. Он, выполняя поручение Миры, спросил, не нужно ли мне чего с собою в дорогу. Я отказался от его услуг и вышел на улицу, где собирался распорядиться, относительно лошадей.
Федор Ильич Прокофьев проживал на Гороховой улице, в квартале, принадлежащем к Адмиралтейской части города. Я отправился к нему в собственном экипаже, который мне, наконец-то, доставили из мастерской. И только сейчас я заметил, насколько он скромнее кареты Заречного. Впрочем, я не особенно обращал внимание на подобные мелочи.
В доме Федора Ильича меня приняли довольно радушно. Я прошел через анфиладу комнат и присоединился к кружку, обсуждающему премьеру в Каменном театре. Иногда я вставлял в разговор скупые фразы, а все больше смотрел по сторонам в надежде узнать по приметам Лидию Львовну. Очень мне было любопытно, что за ангел на своих белоснежных крылышках унес в преисподнюю нашу орденскую переписку! Что за особа посягнула на интересы масонской ложи?!
– Графиня Полянская! – возвестил лакей у главного входа в бальный зал. За своей спиной я услышал шепот:
– Как хороша!
Я обернулся. В зал вошла молодая женщина необыкновенной красоты в темно-синем роброне из тяжелого шелка со шлейфом. Пальцы ее были унизаны перстнями, на шее сверкало брильянтовое колье. Белокурые локоны были убраны в высокую прическу и украшены синей токой с брильянтовыми же булавками.
Нежные ручки свои она скрывала под датскими перчатками, доходящими до локтя.
Мы встретились с ней глазами, но взгляда она не отвела. И в этот момент я понял, что имею дело с натурой сильной и властной.
На минуту она замедлила свой шаг, а затем самоуверенно и грациозно прошествовала через залу, сжимая в руках украшенный драгоценными каменьями веер. Лидия Львовна то складывала, то раскрывала его, и он искрился всеми цветами радуги.
Навстречу к ней с подобострастною улыбочкой спешил хо – зяин дома.
Я оторвался, наконец, от созерцания графини и спросил у известного мне корнета:
– Что это за чудо?
– Как, вы не знакомы?! – поразился тот. – Да эта очаровательница в нынешнем сезоне в свете фурор произвела.
– В самом деле? – осведомился я с искренней заинтересованностью.
– Еще бы! – воскликнул корнет. – Ей каждый второй в альбом любовные стихи записывает, оды и сонеты посвящают, кому не лень. Николай Калинин, выпускник кадетского корпуса, говорят, – он склонился мне к самому уху, – стрелялся из-за нее.
– Не может быть! – воскликнул я, притворяясь изумленным. Впрочем, я эту женщину с первого взгляда определил, достойный противник!
– Еще как может! – возразил корнет. – В родимом доме, – продолжил он, – отвергла всех женихов, и отец, представьте, ей во всем потакает! Такая вот, брат, история, – развел руками приятель. – В столице она у тетки гостит, – добавил он.
– И что, так неприступна? – осведомился я.
Корнет улыбнулся и снова склонился над моими кудрями a la Titus.
– Да ходят слухи, что не совсем, – проговорился он.
– Что вы говорите? – изумился я, надеясь услышать что-нибудь об убийце. Однако собеседник моих ожиданий не оправдал.
– Она в Елагино частенько наведывается, – сообщил он мне по секрету. – В родовое имение Анатоля Елагина. Говорят, он давно бы сделал ей предложение, если бы только не одно «но»!
– Что вы имеете в виду? – осведомился я. Имя Анатоля Елагина, члена Государственного Совета давно было на слуху.
– Говорят, что он, – корнет выдержал значительную паузу, – бальи, управляющий Мальтийского ордена, – мой приятель снова замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. – А потому и не имеет права жениться, – добавил он. – Обет безбрачия!
Так вот оно что! Наконец-то все начинало становиться на свои места. Так, значит, это не масоны интригуют друг против друга! Мальтийцы!
Об этом ордене я знал не так уж и много. Иначе их называли иоаннитами или госпитальерами. Основан был он крестоносцами еще в начале века двенадцатого в Палестине. Сей религиозно-рыцарский орден располагался поначалу в иерусалимском госпитале святого Иоанна, куда стекались целые реки паломников. Но что-то случилось, и славные рыцари столетие спустя покинули свою восточную резиденцию! Они перебрались на остров Мальта, где и просуществовали с 1530 по 1798 годы.
А где они в настоящее время обретаются? А то, увы, ни мне, ни многим другим неведомо!
Однако ходят слухи, что мальтийцы Рим осваивают. Но утверждать не берусь, не сведущ я, к моему глубокому сожалению и стыду, в этом, как оказывается, важном вопросе.
А почему бы и не в России? Чем госпитальеры хуже, к примеру, иезуитов?!
Наконец, заиграл оркестр, и грянули первые аккорды бального экосеза. Я и глазом не успел моргнуть,
