А в прошлый раз, когда они стояли тут, была открыта калитка или нет? Но какое это имеет значение?
Никакого.
Гуси загоготали неожиданно громко.
Алена нерешительно оглянулась и вдруг увидела между ивами, окружающими пруд, мужскую фигуру.
Наверное, это хозяин виллы. Наверное, следует поставить его в известность о том, что Алена не какая- нибудь злоумышленница, которая ищет подходы к его вилле, просто хочет подобрать детский поясок.
– Извините, мсье… – окликнула было она, но мужчина как раз вышел из тени деревьев, и Алена поняла, что это никакой не хозяин виллы, а «стетсон» номер пять – Габриэль, жених Амели.
– О, какая встреча! – сказал он, поглядывая из-под полей чертова «стетсона». – А где младенец? Потеряли?
– Только его поясок, – холодно ответила Алена, почему-то обидевшись. – А вы что здесь делаете?
– Гуляю, – сообщил Габриэль. – Видел, как вы бродили тут с вашей девочкой. Премилое было зрелище, особенно около ежевики.
– Мерси, – пробормотала Алена.
Интересно: значит, он тут уже довольно давно? А почему не сидит рядом с невестой? Или напоследок глотает свободу полной грудью, предвидя, что еще насидится около Амели, когда она станет его женой?
Но это их личные трудности. А что все Девы жуткие циники, давно известно.
– Извините, – сказала вдруг Алена, – а вы не можете поднять этот поясок? Вон он, лежит около калитки.
Если Габриэль и удивился просьбе, то виду не подал и ничего такого не сказал, типа: а вы что, мадам, без рук, без ног, что, сами не можете поднять свой поясок?
– Avec plaisir, – поклонился Габриэль, – с удовольствием. Сам должен был догадаться, спасибо, что напомнили о правилах хорошего тона, мадам… Кстати, извините, не знаю, как вас зовут, не имел чести быть представленным.
Хотя Алена Дмитриева со своим далеко не совершенным французским с превеликим трудом пробивалась через нагромождения незнакомых оборотов, она обожала такие фиоритуры из любезностей и улыбнулась «стетсону»:
– Меня зовут Алена Дмитриева, я русская.
– Ален Дмитриеф, – повторил Габриэль, делая, как это водится у французов, ударение на последнем слоге.
Она поправила, он повторил, но опять неправильно, после чего оба улыбнулись, глядя друг на друга: он – с извиняющимся выражением, она – снисходительно, потому что знала об органической неспособности французов произнести любое слово иначе, чем они привыкли: с ударением на последнем слоге. Гамле?т, Макбе?т и все такое прочее.
– Можете называть меня Элен, – сказала Алена, – если это легче.
«А какая тебе забота, как он тебя будет называть? – спросил мелкий пакостник, которого принято называть внутренним голосом. – Вы сегодня встретились – и сегодня же расстанетесь, и вряд ли когда- нибудь еще увидите друг друга… Или ты была бы не прочь продолжить знакомство с этим волнующим мсье?»
– Прошу прощения, но вы не Элен, – покачал головой Габриэль, глядя чуть исподлобья, и Алена ответить на вопрос своего внутреннего голоса не успела. – Нет, вы не Элен, вы именно А-ле-она… Теперь правильно?
– Правильно, – удивилась она, причем удивилась не столько этой удаче француза (подумаешь, велика ли премудрость?), сколько тому, как же он с полувзгляда угадал: она действительно по сути своей не Элен. И даже не Елена, а именно Алена. – Как вам это удалось?
– Ну, мне очень хотелось научиться, – усмехнулся Габриэль и снова поглядел исподлобья.
Поглядел он так, что Алена просто должна, просто обязана была спросить: «Почему?» Но она в свое время уже столько раз попадалась на эти любовные удочки, закидывать которые Иго… короче, понятно, кто, был великим мастаком (он вообще был заядлый рыбак, и Алена еще раньше, до начала их романа, вообще предполагала, что у парня вместо чего-то самого важного спиннинг, а вместо сердца – рулетка, ну да, он еще и в рулетку обожал играть… Потом-то она поняла, что с интимным местечком у него все обстоит как надо и даже очень-очень как надо, а вот сердца, увы, нет вообще… Или просто ей не удалось его сердце нащупать… ведь залезть мужчине в душу куда трудней, чем, пардон, в джинсы, в брюки, в плавки, в пижамные штаны – нужное подчеркнуть!). Словом, ничего не спросила Алена, лишь бегло улыбнулась, и ее собеседник, который, судя по всему, не лишен был такта, тему развивать не стал, а только сказал, что его зовут Габриэль Мартен (Мартэ?н, произнес он, как и подобает французу) и что он, пожалуй, пойдет поднимет поясок.
Алена смотрела ему вслед и размышляла, кем он может быть по жизни. В этом своем маскарадном костюме похож именно на ковбоя, так что не исключено, что занимается разведением скаковых лошадей, или объезжает их, или выступает на них в цирке, или играет ковбоев в кино. Она покашляла, чтобы подавить непрошеный хохот, и заметила, что Габриэль уже поднял было Лизочкин поясок, но не выпрямляется, а так и стоит, нагнувшись, разглядывая что-то на траве.
Покачал головой, встал на одно колено, еще посмотрел на траву, потом оглянулся и махнул рукой:
– Извините, Але-она, вы не могли бы сюда подойти?
Она вздохнула и пошла к калитке.
– Скажите, – спросил Габриэль, не поднимая головы, – когда вы здесь были в первый раз, вы уже видели вот это?
