глаза Нины и Улыбышева постоянно встречаются, будто Нина, как привязанная, поворачивает голову туда, где слышится мягкий голос Улыбышева, а он, непринужденно разговаривая с другими, смотрит только на нее.
А Нина и в самом деле была от души благодарна Борису Михайловичу. Весь ее маленький опыт хозяйки дома подсказывал, что без него вечеринка не получилась бы. Андрей — хороший муж и товарищ, но чересчур занят своими мыслями. С таким человеком интереснее разговаривать с глазу на глаз, тогда он легко открывается, умеет увлечь своими мечтами, пошутить даже над собственными неудачами. Но, что ни говори, в этой любви к затворничеству как раз и сказывается та ограниченность, которая так присуща большинству работников науки. Борис Михайлович еще в первую встречу пошутил, что напрасно Нина вышла замуж за научного работника. «Специалист похож на флюс, он всегда односторонен!» — сказал тогда Борис Михайлович. «А как же вы?» — спросила она. «О, или мой флюс незаметен, или я плохой научный работник!» — засмеялся Борис Михайлович.
Андрей никогда не умел так беззаботно шутить над собой и над своей работой. Он даже и во сне как бы старается сохранить серьезное выражение. Пожалуй, это происходит оттого, что он еще слишком мало сделал для науки. Только такой человек, как Борис Михайлович, который уже привык к славе, к устойчивому благополучию, может казаться беспечным. И Нина, даже не замечая, как блестят ее глаза, следила за Улыбышевым, безотчетно радовалась тому, что и он так любезен и внимателен с ней, и когда они оказывались на несколько минут вдвоем, в танце, в короткой беседе, Нине казалось, что щедрое сияние славы, осенявшее Улыбышева, касалось и ее.
Внимательный взгляд Нины уже в первую встречу отметил, что Улыбышев всегда и везде чувствует себя первым и главным! Он никому не навязывал своего первенства, просто все другие отступали куда-то в тень. В тот торжественный для Нины и ее мужа день, когда она впервые увидела Бориса Михайловича, у нее тоже было ощущение, что все собрались чествовать не Андрея, а Улыбышева. Но и тогда и сегодня Борис Михайлович умелой и мягкой рукой с милой скромностью направлял внимание гостей по правильному адресу. Андрей сам виноват, что его никто не замечает, он постоянно прячется в тень. А Борис Михайлович принадлежал к тем людям, для которых не существует темноты, они сами излучают свет. И Нина с гордостью думала о том, что из всех собравшихся здесь людей, может быть, только она сумела бы соревноваться с Борисом Михайловичем в умении светить другим. Недаром же Борис Михайлович так выделяет ее.
Нина осмотрела столовую торжествующим взглядом хозяйки. Да, эти молоденькие девушки завидовали ей, учились у нее, пытались ей подражать. Только Марина Николаевна скользнула по ней и Улыбышеву равнодушными глазами и отвернулась к Оричу, протягивая ему бокал. Ну, это понятно! Как ни мало пробыли на острове Орленовы, Нина уже слышала, что когда-то Борис Михайлович ухаживал за Чередниченко. Что-то там у них произошло, может быть, связанное с тяжелой болезнью Марины Николаевны, но роман оборвался в самом начале. Вот почему, может быть, Марина и притворяется равнодушной. Зато остальные не спускают с нее, Нины, глаз. Григорий Алексеевич Марков попытался подойти к ней, но Шурочка Муратова тут же уцепилась за него. Горностаев улыбается. Вера явно рассержена ее успехом. А вот Андрей… его нет, он, наверно, вышел на террасу…
Андрей действительно давно уже скрылся на террасе и сел в то кресло, которое облюбовал еще в начале вечера. Отсюда было хорошо видно танцующих, тогда как его неосвещенное лицо лишь слабо виднелось во мраке, и он надеялся, что на нем ничего нельзя прочитать. Он с удивлением думал о том, что ревнует Нину. Он не хотел, чтобы среди гостей нашелся какой-нибудь духовидец, который разобрался бы в том, что происходит у него в душе.
Так он сидел, углубившись в свои мысли, и испытывал огорчение оттого, что Нина даже не замечает его отсутствия. И, услышав шуршание шелкового платья, обрадовано повернул голову… Увы, это была не она. Из комнаты на террасу вышла Чередниченко с двумя бокалами в руке и остановилась, вглядываясь в темноту уставшими от яркого света глазами.
— Вот вы где, злой критик! — с удовлетворением сказала она, разглядев Орленова. Шелк прошуршал по шелку — она села в кресло рядом с ним. — А я смотрю и не вижу именинника. Спрашиваю у Нины Сергеевны, куда он исчез, она отвечает: «Думает!» — и продолжает танцевать. Тогда я решаю, что о нем необходимо позаботиться, и отправляюсь на поиски. Держите! Угадала я ваши желания? — она подала бокал и требовательно сказала: — Чокнемся! За ваши успехи!
— Что это за зелье?
— Коктейль, изготовленный Оричем по собственному его рецепту. Слил из всех бутылок остатки и пожертвовал некоторой дозой для вас, когда я сказала, что хочу выполнить ваше желание. Часто вам этого хочется? Я должна знать, чтобы всегда угадывать…
— Нет.
— А сейчас?
— Пожалуй, — он лениво потянул питье. Чередниченко пила маленькими глотками, с остановками, словно наслаждалась немыслимым вкусом зелья из водки, десертных вин и местного кислого. Трудно было сказать, чего больше в этой смеси. Пить было противно, но он все-таки осилил бокал.
— Дайте и ваш, я отнесу, — сказал он.
— Зачем? Пусть стоят на полу. Хозяйка найдет их утром, если кто-нибудь не раздавит, — равнодушно сказала она. (Он услышал звон хрусталя, когда она поставила оба таких дорогих для Нины бокала прямо на пол.) — Теперь скажите мне, зачем вы спросили сороконожку, с какой ноги она начинает ходьбу? Вы знаете, я остановилась на месте и не могу сдвинуться…
Андрей был доволен тем, что хоть кто-нибудь вспомнил о его существовании на свете, и внимательно прислушался. В голосе Чередниченко ясно слышалась грусть. Вот тебе раз! Что он сказал, чтобы она так огорчилась?
— Ах, вы уже не помните? А мое кольцо? С брильянтом? Оно же сломано! Знаете песню? — И неожиданно пропела тихим, щемящим от тоски голосом:
Странно, ему послышались слезы в ее голосе.
— Что вас, собственно, беспокоит, Марина Николаевна?
— Я не беспокоюсь, а тоскую! — сердито сказала она. — Вы знаете, что такое тоска?
— Кажется, да.
— Ничего вы не знаете! Тоска — это сон с открытыми глазами! А можно ли спать, когда надо работать? Из-за ваших же рассуждений я потеряла всякий аппетит к работе. Не могу же я продолжать, понимая, что никакого практического результата мне не увидеть.
— А диссертация?
— Ну, знаете! — с возмущением сказала она. — Диссертация только ради получения степени меня не занимает. Я как-то читала, что в нашей стране имеется больше двух тысяч научных учреждений, которые занимаются разными важными проблемами. Конечно, можно считать, что вопрос, которым занимаюсь я, не так уж важен рядом, например, с проблемой практического применения атомной энергии. Но ведь я выбрала свою тему! Для меня-то она очень важна! А теперь подумайте о том, что я считала ее чрезвычайно важной и для народного хозяйства…
— А она и осталась важной!
Его занимала ее горячность. Какие там слезы! Ему просто показалось, Чередниченко готова выцарапать ему глаза за вмешательство! А он-то думал, что ее надо утешать. Не утешать, а за руки схватить впору, вот-вот бросится!
— Чем вы сейчас заняты?
Она несколько опешила от делового вопроса и тона, которым он был задан, и с недоверием взглянула
