на него. Привыкнув к темноте, он с удовольствием рассматривал ее сердитые глаза, тем более что она-то его лица еще не могла рассмотреть.
— Вычерчиваю кривую постоянной средней мощности ветроустановок.
— Ну и как?
Она сразу оживилась, голос ее стал доверчивее и добрее.
— Представьте себе, ветер не такой уж неравномерный источник энергии. Кривая, которая характеризует среднюю мощность ветросиловых установок в районе в пределах моего несостоявшегося кольца, показывает, что она довольно равномерна, даже если не использовать тепловые станции… — и вдруг, видимо, вспомнив их предыдущую беседу, печально добавила: — И от всей этой работы мне придется отказаться! Никто ведь не будет строить такие дорогие ветростанции…
— Наша задача доказать министерству, что конструкцию ветряков можно упростить и стоимость станции снизить, вот и все, — сказал Андрей убежденно.
— Наша задача? — с сомнением спросила она.
— Я же сказал, что спаяю ваше кольцо.
— Но у вас не будет времени заниматься чужими делами, — вздохнула она. — Когда человек уединяется от гостей, это значит, что у него своих забот слишком много.
Он хотел отшутиться и не мог. На террасу вышли Нина и Улыбышев. Нина зажгла спичку и торжествующе сказала:
— Я же говорила, что они здесь! Видите, сидит и говорит комплименты Марине Николаевне! А вы беспокоились!
«Значит, это не она, а он побеспокоился узнать, куда девался хозяин. Плохо, очень плохо, Андрей!»
Это беспокойство можно было понять как угодно. Оно выдавало неловкость, которую начал испытывать Улыбышев, спохватившись, что его увлечение замечено. «Теперь он готов бить отбой, — злорадно подумал Орленов, — но Нина ничего не хочет видеть».
Андрей не мог больше разговаривать с Мариной и встал.
— Потанцуем, — предложил он жене. Нина положила руку на его плечо.
— Может быть, мне следует отрезать уши Улыбышеву и сварить их, как делали когда-то древние населенцы Урала? — тихо спросил он.
— Слишком жирные, — ответила Нина.
Она оглянулась через плечо. Уши у Бориса Михайловича действительно были крупные, торчащие. Улыбышев разговаривал с Мариной. Он сел в то кресло, которое освободил Андрей.
— И потом, твои предки давно уже оставили этот обычай, — продолжала Нина. — Теперь они предпочитают пельмени.
— Пель-мень, — строго сказал Орленов. — Это значит ухо-хлеб. И они перестали резать уши не потому, что не кровожадны, а потому, что их жены не танцуют весь вечер с одним и тем же мужчиной!
Нина внимательно посмотрела на него, и в глазах ее мелькнуло что-то вроде извинения. Она и забыла о том, что Андрей может ревновать. Кажется, сегодня она действительно все свое внимание отдавала Улыбышеву, а если это так, то не только муж мог заметить такое предпочтение. Муж простит, но, как известно, соседи не прощают таких промахов. Она покорно сказала:
— Виновата. Можешь съесть его жирные уши и обрезать мне волосы. Больше я не буду!
— Хорошо! — сурово сказал он. Она танцевала отлично, и Андрей забыл все свои огорчения. Так хорошо было вдвоем с нею… «Ничего не произошло, — подумал он. — Иначе Нина не могла бы так спокойно говорить».
Танцуя, они прошли через всю комнату. Орич опять был пьян, и Вера пыталась протрезвить его при помощи нашатырного спирта. В комнате от спирта запахло лесом. Орленов воскликнул:
— Батюшки! Твой хрусталь стоит на полу возле кресла! Я так ревновал, что забыл поставить его на стол.
— Вот видишь, как вредно думать обо мне дурно. Жена Цезаря вне подозрений.
— Это сказал Улыбышев, — поморщился он.
— Конечно! Поэтому не будем больше вспоминать о нем. А если он раздавит эти бокалы, я буду даже рада. Это будет моя жертва в искупление греха. Жена не должна танцевать весь вечер с посторонним мужчиной. Правильно я запомнила?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Улыбышев, как и следовало ожидать, оказался первым посетителем новой лаборатории.
— Уютно! — сказал он, перешагнув порог и обозревая приборы. — Немного дороговато — Райчилин жалуется, но зато фундаментально. А если еще удастся создать прибор для управления на расстоянии, тогда расходы окупятся с лихвой.
Он испытующе посмотрел на Орленова, и тот подумал, что директор все-таки сомневается в его возможностях. Ну что же, он и сам сомневается. Единственный путь для борьбы с сомнениями лежит через опыт.
Впрочем, передавать свои размышления Улыбышеву было неразумно.
Улыбышев медленно прошел по лаборатории, останавливаясь у некоторых приборов и рассматривая их с особым вниманием. Орленов следовал за ним, готовый отвечать на вопросы. Но вопросов не было. Улыбышев сам был отличным энергетиком, ему незачем было спрашивать о назначении того или иного прибора. Он только знакомился со способом их монтажа и проверки показателей другими приборами. Наука давно уже ушла в микроскопический мир, и результат опыта может быть учтен только приборами, которые точнее в тысячи и миллионы раз, нежели слепой глаз и глухое ухо человека. Но эти приборы создал человек, почему бы ему не гордиться силой и проникновением своего разума.
— Что же, все смонтировано и подобрано очень умно! — с деловым восхищением сказал Улыбышев и посмотрел на Орленова таким взглядом, который обозначал признание. Да, сейчас он признал умение Орленова. Дальнейшее зависело от того, как справится молодой ученый с конструированием, опытами и практическим применением прибора.
Они поговорили несколько минут на незначительные темы — нужна ли еще какая-нибудь аппаратура, хватает ли материалов, кто будет помогать Орленову. Потом Улыбышев с неудовольствием сказал:
— А вот кабель такой длины вы напрасно выбросили наружу. Можно было ограничиться небольшим отрезком.
— Но ведь вы собираетесь пахать на полях, а не под стеклянным колпаком? — возразил Орленов. — Наш аппарат должен передавать импульсы на расстоянии всего кабеля. Между тем и восемьсот метров — не предел. При такой длине кабеля ваш трактор сможет практически обработать без переброски подстанции только десять — пятнадцать гектаров. Это ведь мало. Следовательно, все равно вам придется подумать об увеличении длины кабеля по крайней мере в два раза…
— Вы так считаете? — спросил Улыбышев, внимательно глядя на собеседника.
— А как же иначе? — удивился Орленов. — Первый паровоз пробегал всего десять километров в час, а длина ветки была двенадцать километров. Меж тем современный тепловоз имеет скорость до ста тридцати километров. Улучшение нашей машины, можно думать, пойдет быстрее…
— Да, вы, пожалуй, правы, — вздохнул Улыбышев. — Но вы представляете, какие неприятные вещи говорите? Трактор еще не освоен, а вы уже утверждаете, что он не будет маневренным. Не слишком ли вы торопитесь?
Улыбышев рассмеялся, но Андрей понял, что переборщил. Конечно, Улыбышеву чертовски обидно его замечание. И зачем он сказал «наша машина»? В конце-то концов это конструкция Улыбышева. Надо сказать спасибо, что ему позволили принимать косвенное участие в ее создании. Еще вопрос, понадобится ли его прибор для этой машины?
