что электротрактор должен стать гвоздем выставки.
Улыбышев, поняв, что Орленов покорен новой машиной, сразу превратился в деловитого директора. Робкая искательность в его голосе исчезла, теперь он разговаривал с Орленовым сухо, в тоне приказа.
— В обзорном докладе о выставке надо рассказать и о лаборатории частных проблем, и о работах Горностаева, и о ветроэнергетическом кольце Марины Николаевны Чередниченко, не забыть и своей работы…
— Как же я вмещу все в один доклад? — защищался Орленов.
— А кто говорит об одном докладе? Прочтите и десять, лишь бы слушали! — засмеялся Улыбышев. — А будут ли слушать, мы сразу увидим… Для начала вы только заинтересуйте посетителей выставки обещанием чудес. А уж показать чудеса мы сумеем!
Этот шутливый тон немного покоробил Орленова, но, поразмыслив, он понял, что Улыбышев прав. Те, кто заинтересуется выставкой, не сбегут с доклада, и он принесет пользу филиалу.
Улыбышев умел требовать послушания. Экспозиция выставки была закончена, а уж сделать обзорный доклад не трудно. Несмотря на всю властную требовательность и некоторый цинизм, естественный у человека, который давно уже понял, что не боги горшки обжигают, было у Улыбышева нечто и от учителя, который не желает, чтобы его ученик срезался на первом экзамене. Он дал Орленову несколько книг и журналов со статьями, которых тот не знал, и подсказал некоторые интересные мысли. А так как все эти мысли крутились вокруг того же электротрактора, который занимал обоих, то было ясно, что трактору и надо отдать главное внимание. И, уходя от директора, Орленов был вполне доволен его помощью.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В воскресенье Орленов с утра, еще до открытия, осмотрел выставку. Было решено, что пояснения будут давать представители лабораторий, а Орленов сделает обзорный доклад вечером. Доклад захватил его, а это не часто бывает с лекторами. Популяризация чужих идей, что ни говори, утомительное дело. За последние дни электрический трактор вполне овладел душой Орленова. В соответствии со своим восторженным отношением к новой машине он построил и доклад. Начальные фразы его сложились сами собой, как это бывает у певцов и поэтов. Орленов решил сказать о первых скромных опытах электропахоты в присутствии Владимира Ильича Ленина, о сложной истории создания совершенной машины для земледелия, кончающейся появлением трактора Улыбышева… Нет, он сумеет показать всем посетителям выставки, да и самому Далматову, который обещал быть на ней, что работники филиала не даром едят хлеб, что они заняты делом, и не маленьким…
Закончив работу, Андрей сел пить чай в ожидании часа, когда надо будет ехать на выставку. Нина, с тревогой наблюдавшая за его творческими муками, успокоилась и с удовольствием выполняла роль хозяйки. Ее огорчало только то, что Райчилин отказал в машине. И почему это, как только понадобится машина, оказывается, что она в ремонте? Разве можно докладчику тащиться на автобусе?
Время близилось к пяти, когда по гравию дорожки за оградой сада прошуршали колеса автомобиля. Затем на большой скорости взвизгнули тормоза. Так ездил только Улыбышев, он любил скорость и не жалел машину, А потом и он сам появился в саду. Орленов сразу почувствовал облегчение. Все-таки внимание директора было приятно. Да и говорить, видя в зале дружеские лица, легче.
— Не правда ли, я умею быть любезным? — пошутил Улыбышев, поздоровавшись. — После обеда я сразу почувствовал, что Нина Сергеевна страстно желает проехаться на машине. Да и предлог она выбрала законный — надо же проводить мужа на выставку! А Райчилин ухитрился именно в этот высокоторжественный день поставить казенную машину на ремонт! Вот уж у кого нет чуткости!
Нина зааплодировала. Улыбышев поклонился.
— Ну, теперь скажите, прав я или не прав? Может ли наш Цицерон в ожидании триумфа шествовать пешком?
— Правы, правы! — воскликнула Нина.
Андрей усмехнулся нехитрому приему Улыбышева, искавшего популярности у новых сотрудников, и предложил стакан чая.
— Выпью! И не один, а по крайней мере два, — ответил Улыбышев и присел рядом с хозяйкой. Оглядев комнату, в которой он не был с новоселья, сказал: — Люблю уют. Сам лишен такового, поэтому завидую всем, у кого он есть. Вам в особенности, Андрей Игнатьевич! Сознайтесь, Нина Сергеевна помогала готовить доклад?
— Во всяком случае, присутствовала! — засмеялся Андрей.
— А больше от жены ничего и не требуется! — оживленно подхватил Улыбышев. — Она должна скрашивать нашу мужскую жизнь именно своим присутствием! Я, к сожалению, так одинок…
— Этого легко избежать, — насмешливо заметила Нина. — Стоит лишь жениться.
— Было, — меланхолически ответил Улыбышев, принимая из рук ее чашку чая. — Не вышло.
Орленов уже слышал, что Улыбышев был женат на актрисе, что жена ушла от него через год. С тех пор он жил холостяком. Нине Андрей этих подробностей не рассказывал. Однако она, очевидно, уже разузнала о них, так как довольно бесцеремонно сказала:
— Надо было выбрать такую жену, которая постоянно находилась бы под вашим крылышком. Вот так, например, как сделал Андрей. Представляю, что это была бы за жизнь, если бы я работала в театре.
— А что, ревнует? — насмешливо спросил Улыбышев.
Его не задела бесцеремонность Нины. Он сидел плотно, с охотой брал печенье, говорил свободно. Он так привык чувствовать себя большой персоной, что и в гостях держался, как хозяин.
— Пытается, — засмеялась Нина, — но я не даю повода. Поэтому Андрей особенно злится! Мужчине, как мне кажется, даже приятно ревновать. Этим способом он проверяет привлекательность жены.
— Довольно острый способ проверки, — Улыбышев засмеялся и расплескал чай из стакана. — Вы не находите, Андрей Игнатьевич?
— Да, вроде пропуска тока высокого напряжения без достаточной изоляции, — поддержал их веселье Андрей. — Но я стараюсь не показывать своей ревности.
— Аккумулируете для будущего взрыва? — продолжая смеяться, спросил Улыбышев.
— Скорее всего, он переводит ее в работу, — пожаловалась Нина. — Поверите ли, с того дня, как организовал свою лабораторию, я вижу его только ночью.
— Ночью ты не видишь, я прихожу, когда ты спишь.
Ему было неловко от той бесцеремонности, с какой Нина заговорила о личной жизни Улыбышева, и оттого, что разговор этот перекинулся на их интимную жизнь. Он совсем не хотел показывать ее кому бы то ни было. И зачем Нина говорит, будто он ревнив? Для придания интереса своей особе? Так она и без этого уже владеет воображением Улыбышева. Нельзя не заметить взглядов, которые Улыбышев бросает на нее. В ней нет классической, как бы застывшей в камне, красоты Марины Чередниченко, она живая, теплая, яркая, ее хочется прижать к себе… Но если это понятно Андрею, то не владеет ли такое же чувство и Улыбышевым? И ревность, которой он никогда не знал, которая впервые появилась у него вместе с вмешательством в их жизнь Бориса Михайловича, вдруг по-настоящему рванула его сердце. Он почувствовал, что бледнеет, и торопливо склонил лицо над бумагами, лежавшими рядом с его стаканом.
— Э, я вижу, вы доклад из рук не выпускаете, — сказал Улыбышев. Он, как всегда, первый почувствовал неловкость. — Как вы находите нашу работу в целом? Боюсь, что в ней не хватает системы. Беремся за множество проблем и не все доводим до конца.
— Трудно оказать, что является концом в научной работе, — неопределенно ответил Орленов. Он уже справился с волнением, и буквы на заглавном листе доклада перестали извиваться и плясать в его глазах. — Вот, например, ловушки для насекомых… — он заговорил об одной из работ лаборатории частных проблем.
Молодые исследователи из этой лаборатории принесли ему любопытные чертежи электроловушки для
