— Неважно. Я не могу говорить с тобой о ней. Не могу. Не спрашивай, прошу тебя.
— Анабель, я не знаю, где ты жила и с кем. Но я точно знаю, что они и их мир — это зло. Но Господь милосерден. Господь дал тебе великую возможность вырваться из этого. Поэтому мы встретились. Я должен спасти тебя, Анабель. Должен вернуть твою душу из ада к свету. Дать тебе веру и смысл. Именно об этом ты всегда мечтала, правда?
— Нет. Не знаю. Зло? Я чувствовала только пустоту… пустоту и безнадёжность. И свободу, от которой хочется кричать. Как будто падаешь в пропасть и знаешь, что будешь падать вечно. Может быть, это и есть тот ад, о котором ты говоришь?
— Да, Анабель. Тот, кто отвергает Господа, будет вечно лететь в адскую бездну. Но я спасу тебя, Анабель. Не знаю, как, но я очищу тебя от греха и скверны, и ты станешь белоснежной, как агнец божий. И тогда мы сможем быть вместе. И ты обретешь, наконец, покой.
— Покой? Я не знаю… Скажи… ты меня действительно любишь?
Голоса затихали, становясь еле слышными. Две тени сорвались и полетели к луне, тая и преображаясь. Того, что они видели и слышали, было более чем достаточно.
— Я убью его, — заявил решительно Люций. — Блестящие тёмные пряди упали ему на лоб, но он, как ни странно, не воспользовался этим, чтобы откинуть их, горделиво красуясь. На его губах блуждала кровожадная усмешка, клыки горели в красной прорези рта; но глаза, рассеяно смотревшие куда-то вдаль, совсем не улыбались. В них разгорался ледяной безжалостный огонь. Сквозь маску позёра и франта неумолимо проступала его истинная сущность. Он облизнулся.
— О, да, кузина, можешь не сомневаться. Я убью его.
— Прекрати, Люций. Что за вздор, в самом деле. Ты просто сошёл с ума.
— Вот как? — он прищурил глаза. — Неужели, кузина, ты полагаешь, что для такого существа, как я, убийство — признак безумия?
— Нет, — Белинда покачала головой, — Как ты не понимаешь? Это было бы ошибкой Люций, чудовищной ошибкой. Мало того — это было бы просто глупо.
— Почему же?
— Ты сам понимаешь, не надо притворяться. Если кто-то из нас убьёт его сейчас, когда Анабель воображает, что любит его, мы потеряем её навсегда. Это подтвердит весь тот вздор, что он нашёптывал ей — что мы зло, нечистая сила… ну, и тому подобное. Она не сможет вернуться, даже если захочет, не сможет принять себя и свою природу. Живой он всего лишь нелепый юнец, чья голова забита банальной чепухой и от которого очень плохо пахнет. Мёртвый он никогда не даст Анабель стать собой. Его призрак будет вечно бродить в её памяти. Он станет её проклятьем. Она не сможет жить, не сможет идти вперёд. Нет, Люций. Воистину, это безумие.
Люций вздохнул — томно, как всегда, и наконец-то отбросил волосы.
— И что же ты собираешься делать, кузина? — спросил он в своей обычной нарочитой манере.
— Ничего. Анабель должна сама пройти через это. Сама всё понять и преодолеть. Иначе…
— Ничего? — повторил он недоверчиво. — Неужели, кузина? Признайся, что ты что-то замышляешь. Ничего не делать и покорно ждать — это совсем не в твоей… вернее, не в нашей природе. Верно?
— Может быть, — Белинда скромно опустила пушистые ресницы; возле кровавых губ вдруг появилась детская ямочка. — Всё может быть, Люций. Мой выход ещё предстоит. Уверяю тебя, я его не пропущу.
-
9
Видение
Утро или вечер?
Он встал. После долгих часов, проведённых на сырых камнях, тело закоченело и онемело. Ступая с трудом как, дряхлый старик, он подошёл к окну.
Небо тусклое и отяжелевшее. Чёрные, обглоданные ветром деревца замерли, нелепо воздевая к нему склизкие червеобразные ветви, как будто кривляясь.
Тишина. Даже ветер зачах и притаился где-то в далёкой лощине.
Монастырский сад — жалкий и увядший. А за ним — ничего. Одна бесконечная пепельно-серая пустошь. Да ещё проклятые уродцы-деревца тянутся и корчатся, словно чёрные руки тех, кто погребён — там, глубоко, в промёрзлой земле. И ни тени, ни звука. Тишина, пустота… и одиночество. Жгучее, пронзительное, точно тягостный волчий вой.
Казалось, весь мир позабыл, что такое человек.
Если бы не Анабель…
Но Анабель не человек.
Анабель…
Если бы только знать, что он творит. Что это — чудовищный грех, который низвергнет в ад его душу, или подвиг, достойный святого? Вернуть Господу дух, погрязший во мраке. Превратить демона с горящими тигриными глазами в ангела, чуждого всякой скверны. Возможно ли это, Господи?
И, если да, то под силу ли ему такое?
Он взял дрожащими руками Библию, раскрыл наугад, хотя знал, что там нет ответа. Там нет ничего, ни слова о существах, подобных Анабель.
На пожелтевших страницах буквы были едва различимы. Но он знал наизусть почти каждое слово.
Иеремия, глава тридцать третья. «Воззови ко Мне — и Я отвечу тебе, покажу тебе Великое и Недоступное, чего ты не знаешь».
— Спасибо, Господи, — прошептал он.
-
Он вошёл в церковь. Она изменилась. Ни статуй, ни витражей. Всё изменилось. Теперь всякий раз, заходя сюда, видя битое стекло и каменные крошки на полу, он будет вспоминать, как Анабель…
Но разве его вера не осталась прежней?
Он подошёл к алтарю и опустился на колени. Несколько стёклышек тут же вонзились в него, распоров старую ткань. Но какое это имело значение?
— Господи, — прошептал он исступлённо, — Господи Боже, молю тебя, помоги. Просвети меня. Я ничего не знаю. Я так слаб, Господи, и дух мой немощен. Я не знаю, угодно тебе, или нет, то, что я тщусь совершить. Вразуми меня, Господи. Пошли рабу своему знамение, чтобы мог я узнать, какова твоя священная воля…
Его веки сомкнулись, а губы продолжали творить молитву. Вновь и вновь он шептал одни и те же слова. Он упал ничком, касаясь лбом холодного пола. Там тоже было стекло. Его лоб покрыли порезы. Липкие алые струйки потекли по его лицу, заливая глаза. Как от тернового венца, Господи…
Ни разу со дня встречи с Анабель, он ещё не молился так жарко, так неустанно.
— Знак, Боже. Пошли мне знак, — повторял в десятый, в тысячный раз, без устали.
Вдруг его влажные сомкнутые веки что-то опалило. Он медленно поднял звенящую голову. Глаза слезились, точно от сильного жара.
Перед ним, прямо над алтарём разливалось золотое сияние. Оно было ярким, как солнечный свет, но не слепило глаза. Напротив: чем дольше он на него смотрел, тем яснее и ярче видел всё вокруг. Грубые стены, грязный, замусоренный пол — всё стало иным, всё преобразилось в этом волшебном чистом мерцании.
И тогда он увидел её.
Она воспаряла над алтарём, вся в золотом лучистом ореоле. И он понял, что этот божественный свет исходил от неё. Дева в сияющих кипенно-белых одеждах, с белоснежными крылами за спиной.