одеждах? Значит, не совсем тут и зазеркалье получается, а?
Инженер качнул головой:
– Выходит, так… Да, в их одежде нас кое-кто способен заметить. Но опять же – далеко не все.
– Интересно, – негромко протянула девушка. – Чем же этот парнишка от других отличается? Может быть, тем, что художник?
– Угу… Клод Моне! Кстати, господа, подъезжаем, кажется!
Покачиваясь на ухабах, автобус въехал в поселок и, прокатив еще пару минут, остановился на широкой площади. Где, собственно, все пассажиры и вышли. И беглецы, естественно, тоже.
– Рейс номер сто сорок семь, – зайдя к автобусу спереди, Тихомиров не поленился прочитать табличку. – Трехозерье – Огоньково. Тут, на остановке, расписание должно быть. Глянем, когда обратный рейс…
– В восемнадцать сорок пять. – Григорий Петрович как раз подошел к расписанию. – А в девять ноль пять и в семнадцать сорок – до города.
– До города? – рассмеялась Олеся. – Может, съездим, приколемся? Да ладно, ладно, шучу я.
– Ну? – Инженер шмыгнул носом. – До вечера время еще есть. Что будем делать?
– Предлагаю покушать, – быстро произнес Макс. – А то ведь так и не успели тогда.
– Покушать так покушать, – охотно согласился Петрович. – Во-он тут как раз и беседка имеется, вполне даже подходящая.
– Да-да, – обрадованно закивала Олеся. – Там и нежарко будет.
Ажурная, выкрашенная в приятный голубой цвет беседка возвышалась на невысоком холме, куда от самой площади вела широкая лестница с приземистыми бетонными ступеньками. Ступеньки, видать, делали, как бог на душу положит, без учета ширины человеческих шагов. Идти по ней явно было не очень удобно – по обеим сторонам лестницы имелись широкие утоптанные тропы, ведущие… нет, отнюдь не к беседке, а к серебристой, сваренной из тонких металлических труб арке с гордой надписью «Стадион». Слева от арки алел кумачом лозунг «Слава КПСС», справа – «Слава великому советскому народу, строителю коммунизма».
– Ну что, великий советский народ? – Тихомиров быстро вытаскивал еду, раскладывая ее на скамейках в беседке. – Вот здесь и позавтракаем.
– Пожалуй, скорей, время к обеду.
– Кстати, о времени, – вдруг вспомнил Максим. – У кого-нибудь часы есть? Нет? Я так и знал… И как же мы узнаем, когда будет восемнадцать сорок пять?
– Так спросить… Эх! Не спросишь же!
– Ну, автобус-то увидим…
– Ты, Олесенька, предлагаешь нам тут до вечера сидеть?
– Ну и что? Чего еще делать-то?
– Ладно, ладно, не спорьте, – неожиданно рассмеялся Петрович. – Предлагаю часа три погулять. Вон там, внизу, кажется, озеро… Искупаемся, а то действительно что-то жарковато.
– А вот это верно!
– Выглядим как бомжи! – спускаясь по лестнице – идти и в самом деле оказалось очень неудобно, – фыркнула Олеся. – Хорошо, что нас никто не видит. Кстати, когда буду купаться, попрошу отвернуться…
– Да ладно тебе, – приобняв девушку, на ходу шепнул Макс. – Что, Петрович девок голых не видел что ли?
– И тем не менее!
– Хорошо, хорошо, как скажешь.
– Халтурщики, – едва не споткнувшись, ворчал инженер. – Это ж надо было так ступеньки устроить!
Озеро – длинное, с живописными мосточками и камыш – располагалось метрах в двухстах от площади и было окружено деревянными жилыми домами.
– Ну вот, – возмущалась Олеся. – Как же тут загорать-то?
– Да тебя ж все равно, кроме нас, никто не видит.
– Все равно… неудобно как-то… был бы купальник.
– Так вон висит – бери!
– Ага… вы еще чего-нибудь украсть предложите.
На мосточках и рядом кишмя кишели детишки самого разного возраста. Бегали друг за дружкой взапуски, орали, визжали, словно недорезанные поросята, швырялись песком, ныряли, поднимая тучами брызги. Чуть поодаль, на травке, уютно расположились компактной компанией взрослые, человек пять брюхатых мужиков и таких же толстых женщин. Играли в карты, смеялись, шумно прихлебывая разливаемое из больших трехлитровых банок пиво, и все это – под аккомпанемент включенного на полную мощь транзистора:
Инженер даже замедлил шаг, проходя мимо.
– Что, Петрович, ностальгия замучила? – поддел Тихомиров.
– Есть такое дело! Эх, и были же времена, Максим! Вот ты-то их почти и не помнишь, а я застал… Водка по три шестьдесят пять, «Фурминт», колбаска «Докторская» по два двадцать… Лотерея «Досааф», партсобрания, путевки… Жили же! И никаких тебе кризисов!
– Ладно… Где располагаться будем?
– Ммм… может быть, во-он за теми кусточками? Вы как, Олеся?
– Нормально… красиво даже.
Местечко оказалось хоть куда – с мягкой травкой, с песочком, даже с кострищем и с положенными вокруг бревнышками, чтоб удобнее было сидеть.
– Странно, что кругом банок пивных не накидано, – изумилась Олеся и, быстро сбросив штаны, подбежала к озеру, попробовав ногой воду: – Теплая! А ну, отвернитесь-ка.
Григорий Петрович громко расхохотался:
– Банки пивные, Олесенька, по тутошним временам не выбрасывают, а в серванты ставят – соседям на зависть. Потому как – импортные! Ну, а бутылки – валюта, рза за каждую двенадцать копеек дают, кто ж их выкинет? А выкинут, так мальчишки подберут – на кино.
– Ну, я пока поплаваю, мужички.
Бросив кофту на узкую полоску пляжа, девушка нырнула и поплыла, с видимым удовольствием поднимая брызги.
Макс и Петрович тоже сбросили одежку и улеглись на траву, понежиться. Долго, правда, наслаждаться тишиной и спокойствием не удалось: вскоре где-то рядом послышались голоса и гитарный звон:
– Ого! – привстал Тихомиров. – А вот и наши юные друзья! Ха! Айвазовский-то, оказывается, еще и на гитаре бренчит.
«Автобусная» троица между тем устроилась у кострища. Парни разделись, вытащили из сумки две бутылки какого-то дешевого пойла и плавленый сырок – на закусочку.
– Говорил, ириски надо было брать, – брезгливо понюхав сыр, поморщился мастер кисти. – Они дешевле… да и вкуснее.
– Ничего, Митяй, сырок тоже пойдет.
Рыжий ловко скрутил зубами пробку и, тут же хлебнув, довольно зажмурился:
– Вот это вино! Нектар!
– Откуда только ты, Ваньша, такие слова знаешь? – Митяй протянул руку к бутылке, однако пить не стал, передал вино Серому – тот и выхлебал чуть ли не полбутылки, вызвав законное возмущение живописца:
– Э-э, хватит! Другим оставь.
Сделав небольшой глоток, Митяй поморщился:
– Да уж, не «Фурминт».
– Тогда не пей!
