Уильям Кидд лежал на трухлявой соломе и смотрел вниз сквозь щель в деревянном помосте. Ничего интересного ему видно не было. Крупы коров, коровьи головы. Внизу шла плохо различимая, непрерывная, теплокровная жизнь. Коровы похрапывали, чесались, толкались.
И пахли.
Все детство, всю юность и молодость Уильям прожил среди домашних животных. Спал со щенками, возился с телятами. Теперь ему, естественно, казалось, что он вернулся в детство.
Особенно сильным было это чувство, когда он лежал на остатках прошлогоднего сена, закрыв глаза. Сама ферма мало чем напоминала отцовскую.
Здесь все было деревянное, неосновательное. Как будто хозяева не были уверены, стоит ли тут селиться навсегда. Кидд-старший сложил ограду своего скотного двора из камня, не говоря уж о самом доме.
За коровами присматривала небольшая ирландская семья — двое взрослых, двое детей. Они же присматривали и за странным гостем мистера Ливингстона. Люди они были серьезные, чистоплотные и неразговорчивые.
И исполнительные.
Мистер Ливингстон посоветовал Кидду не покидать в дневное время сеновала, и они исправно следили за тем, чтобы мистер Смит (для конспирации) строго следовал хозяйскому совету.
Надо ли говорить, что подобная усидчивость давалась капитану нелегко. Удерживал его только страх попасться в руки властей до того, как он увидится с женой. Простые солдаты не станут вести с ним сложных переговоров, они просто вывернут карманы его полуистлевшего камзола и отберут алмаз.
Кидд лежал на спине, лежал на животе, лежал на правом боку, потом на левом. Насмотревшись на невнятную жизнь коров и нанюхавшись запахов благородного лугового навоза, он следил за стремительным поведением ласточек сквозь прорехи в соломенной крыше.
Каждый раз, когда ласточка мелькала в голубой дыре, сердце у него вздрагивало.
Но где же Камилла?!
Эта мысль каждые полминуты с ужасом приходила ему в голову.
Может быть, она так плоха, что…
Может быть, она в отъезде и поэтому…
Не ведет ли господин губернатор какую-нибудь скверную игру, и в силу этого…
Не утонул ли дружище Ливингстон, переправляясь с острова на материк, так что…
А может, она меня разлюбила?!
Не хочет видеть!
Начиная размышлять, Кидд обязательно добирался до этой вызывающей содрогание мысли и всякий же раз от нее мужественно отмахивался.
Ведь не могло же этого быть на самом деле!
Он путешествовал два года, он должен был научиться терпеть.
Не научился.
Три дня на сеновале дались ему тяжелее, чем два года в корабельной каюте.
Он проделал несколько отверстий в стенах трухлявой постройки и, перебегая от одного к другому, все старался подсмотреть тот момент, когда появится экипаж, везущий к нему Камиллу
Ждал он ее появления со всех четырех направлений.
И со стороны тех старых акаций.
И со стороны холма, раздвоенного пешеходной тропой.
И со стороны таинственного ручья, показывающего только один локоть своей забирающейся в тенистые заросли длани.
На четвертом направлении, западном, стоял фермерский дом. Казалось бы, из него Камилла никак не могла появиться.
Но он ждал ее и оттуда.
Распахивается дверь, выскакивает на улицу мальчишка с корзинкой.
Время завтрака. Пара печеных яиц, кусок оленины и хлеба кусок. Бутылка молока.
Есть Кидд совершенно не мог, хотя не только понимал, но и чувствовал, что голоден. Организм не отвергал еду, он в ней не нуждался.
Приняв корзинку, он попробовал очистить яйцо. Но не смог. Руки отбросили его и схватились за карман, проверяя, на месте ли драгоценная добыча.
На месте.
Кидд рассмеялся, как если бы камень потерялся, а он его заново нашел.
Он откинулся на солому и зажмурился, в тысячный раз радуясь тому, какая волшебная встреча с супругой ему предстоит. Виденья мелькали перед его глазами наподобие ласточек и проплывали медленно, наподобие облаков.
И все они рисовали то, что он желал увидеть, и был уверен, что увидит.
Скоро. Очень скоро.
— Сэр, проснитесь, сэр.
Сын фермера тряс Кидда за плечо.
Капитан вскинулся:
— Что такое?
— К вам пришли, сэр.
Кидд резко перевернулся на колени, чтобы вслед за этим вскочить на ноги.
И тут случилась неприятность. Алмаз вылетел из драного кармана и, пару раз подпрыгнув на досках настила, провалился в щель между ними.
Кидд заныл, как от боли, и кинулся вниз по бревну с прибитыми перекладинами. Оказавшись на первом этаже, он ринулся в толпу коров, сердито их расталкивая.
Алмаз, легендарный алмаз «Посланец небес», валялся в коровьем навозе и был попираем равнодушными копытами.
Это ли не трагедия!
Одновременно с этими отчаянными поисками происходило вот что.
К ферме, со стороны раздвоенного холма, приближалась странного вида процессия. Впереди шагал, помахивая своей тросточкой, мистер Ливингстон. За ним шестеро дюжих молодцов (грузчиков, нанятых в порту) несли на плечах большие носилки. На носилках, как легко можно догадаться, лежала больная. Замыкал процессию врач.
Мистер Джонсон. Он был одет не так фривольно, как в спальне миссис Джонсон-Кидд в момент пикантной встречи с мистером Ливингстоном. Никаких ленточных бантов на коленях. Строгий черный кафтан, черная шляпа без признаков пера. На физиономии постное выражение.
Процессия приближалась к открытым воротам хлева-сеновала.
Процессия приблизилась. И остановилась прямо у этих ворот, справа и слева от них стояли ирландские ребятишки. Взрослые выйти не сочли возможным, помня строгие наставления хозяина.
Внимание детей разрывалось между процессией и тем, что происходило в хлеву.
Там творилось странное. Коровы недовольно мычали и шумно переступали по деревянному полу. У них под ногами ползал плохо различимый человек, шарил руками по настилу и громко ругался.
— Что он там делает? — спросил доктор, встав рядом с мистером Ливингстоном.
— Доит, — ответил тот.
Носильщики вытягивали шеи, в надежде что-нибудь рассмотреть.
Даже больная осторожно приподнялась.
Трудно сказать, по какому пути пошло бы развитие событий, если бы Кидду вовремя не сопутствовала удача.
— Вот он! — раздался истошный крик неподдельной радости, и из ворот вышел победитель.
Еще сидя наверху, Уильям время от времени задумывался над тем, что, к сожалению, придется предстать ему перед красавицей женой в не самом блестящем обличье. Камзол износился, парик утратился, на щеках щетина.
Сейчас, когда он был весь, с ног до головы, в навозе, он не думал о такой ерунде. Главное, отыскался
