производственным комбинатом, — книги, пособия, пластинки, диапозитивы, киноаппарат. Телевизор новейшей марки возле доски. Не случайно школа носит первый номер. Оборудована — дай бог столичной.
— Ольга Денисовна! — догнал возле кабинета директор. — Я хотел, гм… да. Хотел вас просить помочь в одном деле. Хотя, гм… пожалуй… — он оборвал себя.
И стоял. И глядел. И она глядела на него, будто ждала приговора.
— Нет, кого-нибудь другою попрошу…
Сказал и оставил ее, как всегда последнее время, прибитой.
Никогда раньше у Ольги Денисовны не дрожали руки. Сейчас раскрывает журнал, а руки дрожат. И голос осел. Она видела, ребята не узнают ее голоса и в удивлении глядят на нее. И даже, казалось, реже обращаются с вопросами, как будто теряют к ней интерес.
И вдруг — и это было не воображаемое, а действительное, на самом деле, — вдруг она забыла название статьи Добролюбова, с которой хотела сегодня познакомить ребят. Забыла. Начисто. Забыла имя Добролюбова.
Это продолжалось несколько секунд, наверное, не дольше минуты, когда горло заперла спазма, не дохнуть. Огромным усилием воли Ольга Денисовна взяла себя в руки, вспомнила название статьи и сносно провела урок.
А затем и — это уже, конечно, истерика в результате бессонных ночей пришла в кабинет директора. Он как будто ее поджидал.
— Садитесь, Ольга Денисовна! Я давно хотел поговорить с вами, давно замечаю. Что поделаешь, Ольга Денисовна!
Все-таки, должно быть, он человечный, как сочувствует, как приветливо встретил!
Он разжалобил ее своими участливыми словами и тоном. Она всегда была чувствительна, разжалобить ее не стоило ничего: поговори только ласково.
— Не знаю, что и делать… — снова осипнув от подступивших слез, начала она.
— Да, я вижу, все видят, — подхватил Виктор Иванович. — Возрастная болезнь, Ольга Денисовна, никого не минует. Тяжело, понимаю, весьма тяжело. Но школа… общество… требуют…
Он что-то лепетал, бормотал, бегал глазами, а она все не догадывалась, куда он гнет. Все еще слышала в его лепетании участие и ожидала совета.
— Посоветуйте, Виктор Иванович. Может быть, к врачу обратиться? И сплю я плохо… Что делать?
— Ольга Денисовна, какой в вашем положении вы можете совет ожидать? Наше государство гуманно. Ведь не будете вы спорить, что закон о пенсии есть прекрасное свидетельство гуманности нашего советского общества, нашей заботы о старости?
Так в темноватом, неуютном кабинете директора впервые было произнесено слово п е н с и я.
5
В этом году школьные занятия после каникул начинались в первый день недели — понедельник.
Утренний город похож был на движущийся сад или какое-то театральное действие. Из подъездов и калиток выходили девочки в белых фартучках и мальчики с белыми подворотничками. И несли цветы. Лиловые астры, царственные, будто отлитые из воска гладиолусы, бордовые гвоздики, осенние розы застенчивых скромных окрасок.
Особенно трогательными были малыши-первачки. Девочки, осознавая важность момента, несли букеты благоговейно, правда, стараясь не прижимать к груди, чтобы не зазеленить фартук; мальчишки тащили охапки цветов, как веники, только что не под мышкой.
Взрослые при виде детей улыбались. Можно подумать, все хмурые люди в этот день куда-то исчезли из города. Остались одни добряки, которым милы взволнованные, озабоченные ребячьи рожицы, цветочное шествие и тихие желтые бульвары, придающие родному городу свои особые черты.
В бывшем восьмом «А», теперь девятом, учителей, как и в других классах, ожидали букеты более или менее равноценные, однако два выделялись — самые богатые, пышные, нарядные для Ольги Денисовны и Королевы Марго.
Королевой Марго была математичка Маргарита Константиновна.
Довольно порядочно лет тому назад весь город с невероятным азартом, правдами и неправдами добивался, добывал и читал «дефицитный» переводной роман «Женщина в белом». Еще раньше с таким же азартом, взахлеб читались тома «Саги о Форсайтах». И хотя произведения эти отнюдь не равнозначны, спрос на них был одинаков. Все ломились за книгами; некоторые, чтобы прочитать, другие — поставить на книжную полку для украшения комнаты, как ставится на тумбочку ваза.
Нынче в моде стал роман Александра Дюма.
— Знаете что, — сказала однажды Маргарита Константиновна, — в Москве организован обмен макулатуры на книги. Между прочим, при везении можно раздобыть Дюма.
— А зачем им макулатура? — спросил Женя Петухов, любивший во всем добираться до сути.
Неожиданно Маргарита Константиновна обнаружила познания в этом вопросе и, не пожалев оторвать от урока математики десять минут, подробно изложила ребятам, в чем дело.
— Дело в том, что, представьте, на каждого жителя в нашей стране уходит в год пять деревьев. Представьте, чтобы выпустить для вас книги, тетради, делать вот эти школьные парты, строить дома, надо в год вырубить пять деревьев на каждого. Представьте — пять деревьев на каждого! — почти с ужасом повторила учительница. — А кто из вас посадил за свою жизнь хотя бы одно дерево, ну-ка? Ты? Ты? Никто. Так вот если ты, ты или ты (она указывала пальцем) соберешь и сдашь государству шестьдесят килограммов макулатуры — все равно, что вырастил дерево — сосну, ель, дуб, лиственницу. Сколько вас? Тридцать восемь, я — тридцать девятая. Считайте, мы посадим тридцать девять деревьев!
Она так их разагитировала, что все спешно принялись собирать старые газеты, брошюры, пакеты, бумажные коробки и т. д., тем более что в московских пунктах сбора макулатуры в обмен выдается квитанция. Беги в книжный магазин, меняй квитанцию на Александра Дюма.
Обещанный Маргаритой Константиновной Дюма особенно подогревал усердие ребят.
В один прекрасный день Маргарита Константиновна возглавила группу учеников, нагруженных едва не тонной отжившей бумаги, и отправилась с ними на электричке в Москву. Часа через два они стояли у пункта сбора неподалеку от Третьяковки, в которой бывали с Ольгой Денисовной, после чего на кольцевом автобусе «К» поехали в книжный магазин, и — счастливцы! — вечером возвращались домой с единственным раздобытым экземпляром романа Дюма «Королева Марго».
Всю дорогу из рук в руки передавалась довольно толстая книга в сером коленкоровом переплете с золотым тиснением имени автора и названия романа и изящным и странным силуэтом королевы Марго.
Книгу читали по очереди. Вот тогда-то руководительница класса и получила прозвище Королева Марго. Ей не замедлили сообщить об этом на одном из уроков.
— Не пойдет! — категорически отрезала она. — Королева Марго — коварная женщина.
— А красивая!
— Королева Марго деспотична.
— А красивая! — возразили ей радостным хором.
— Жестокая, — спросила учительница.
— Красивая! — твердил класс.
— Ну, так и быть, — сдалась учительница, порозовев от смущения, неуверенная, педагогично ли она поступает.
— Пусть будет по-вашему. Тем более что Горький тоже сочинил себе королеву Марго. Прочитайте «В людях», там многое найдете…
Учительница математики и вправду была хороша. Высокая, стройная, с прямыми до плеч волосами, в модной под мужскую рубашку блузе в голубую полоску, с широкими обшлагами и отложным воротничком, в синей юбке и синем кожаном жилете, она восхищала девчонок «стилем». Мальчишкам тоже нравилась привлекательная внешность учительницы, но вслух они ценили в ней образованность. «Интеллектуал», —
