– А то. Когда ты родился, твоя личность не только писалась в пеленки, но и обживалась в картотеке военкомата. Ты рос, начинал рвать штаны и выдергивать страницы из дневников. И одновременно переползать из категории в категорию. А потом получил паспорт и вдруг – ТРЕСЬ!!! Повестка! И вот тут ты с удивлением обнаруживаешь, что существует еще целый мир, мир армии, в котором ты живешь давным- давно, но ни разу даже не подозревал об этом. А еще, сам не замечая того, ты существуешь в мирке соцстраха, джунглях здравоохранения и пещерах МВД, во вселенной налоговой инспекции. Ты этого не замечаешь, пока вдруг не раздается звонок с просьбой явиться на прививку. Или внести налог за полученный подарок. Только тогда ты замечаешь, что у тебя есть еще несколько планов существования. Просто эти планы не требуют твоего внимания. Так, нырнуть в них время от времени и тут же вынырнуть обратно. Только это происходит на уровне общественно-личностном, а здесь – на уровне тела. Это даже не параллельный мир, это мир в котором мы живем. Просто ты стал видеть его лучше!
– Звучит наукообразно. Но ты забыл один нюанс: у твоей теории нет доказательств!
– Что?! – Капелевич бурно захохотал. – Что ты сказал? Боже мой, и это ты будешь говорить мне, что нет доказательств!? Ты? После всего, что с тобой произошло?! Игорь, ты бесподобен. Обгрызи-ка еще стаканчик, и мы выпьем вторую бутылку вместе!
3. Улыбайся, идиот
Разбудил меня холод. Тело болело так, словно его прогнали сквозь строй. Здорово ломило ребра – камешки импровизированного ложа впились в спину, но сон разогнала все же не боль, а холод. Сперва, не открывая глаз, я попытался повернуться на бок и скрутиться калачиком, но тут выяснилось, что вертеться негде. Постель напоминала школьный пенал – жесткий, тесный и неудобный. Тогда я недовольно зарычал и открыл глаза.
В воздухе висел туман. Да такой, что его впору резать ножом на куски и продавать как пудинг: в белой пелене невозможно различить даже собственных ног, не говоря уж о склоне горы. Липкая влажная вата вяло ползла от реки через нас куда-то дальше, и при каждом прикосновении к камням мгновенно обращалась в тонкие струйки воды. Сырость заполняла нос, уши, рот, заползала под рапсодию, чавкала в рапсанах, парила на руках. Чегай, сопящий рядом со мной, вымок так, словно купался в одежде.
Первой мыслью было вскочить и быстро бежать куда глаза глядят – лишь бы согреться. Второй – что пробежка по мокрым камням на такой высоте будет дуростью даже при наличии парашюта. Третья – как хорошо бывает дома, в теплой ванне, с баночкой холодного пива в руке…
– Добавьте горячей воды, – сонно буркнул я, и снова закемарил.
Второй раз меня разбудила холодная дрожь. Мало того, что я трясся сам, так еще и Чегай вибрировал под боком, как отбойный молоток в руках пьяного дорожника. Тумана не было уже, а солнца не было еще: хотя небо и сверкало утренним восторгом, но светило застряло где-то за склоном. Камни оставались мокрыми, мы – тоже.
– Х-холодно, – простучал зубами Чегай.
– Н-не может быть, – язвительности в ответе добиться не удалось. Холодно – не холодно, но оставаться здесь еще хоть на одну ночь желания не появлялось. – С-слушай, дитя Небесного Города, к-как пройти к-к твоим п-пенатам?
– Вот-т-т-т-тут еще под-дняться, – он показал вверх, – там м-мост разрушен-н-н-н-ный н-на т-тот б- берег.
Я поднял глаза к небу. Отвесный склон поднимался на высоту раза в два выше, чем тот обрыв, который с таким трудом удалось одолеть. Не полезу.
– Д-думал легк-ко, – словно услышав мои мысли, сказал Чегай.
– Надо обойти, – не очень вразумительно предложил я. – Пройдем немного вдоль склона, может, найдем более легкий подъем. Или спуск.
– Ага, – сразу согласился промерзший парень и вскочил.
– Сиди, – остановил его я. – Пусть сперва камни высохнут, а то убьемся.
– Есть хочется, – сообщил Чегай, усевшись обратно.
– С собой надо было брать, – не очень любезно сообщил я. – Здесь только воды навалом.
Чегай некоторое время обдумывал мои слова, а потом полез к реке. Заливать желудок водой.
Камни высохли примерно в то самое время, когда солнце, наконец, высунулось из-за вершины. И мы, мокрые и дрожащие, тронулись в путь. Первые два часа двигаться приходилось с трудом, старательно цепляясь за камни, чтобы не сорваться вниз. Но вскоре каменистая поверхность несколько выровнялась, и мы более-менее легко пошли по террасе шириной метров двадцать.
Гора, на мой взгляд, походила на инкскую пирамиду: стена – терраса, стена – терраса. Обрыв над головой, казалось, уходил прямо в небо, но при взгляде вперед можно было увидеть, что он не меняет наклон, а резко обрывается, и следующая стена отстоит от верхнего края на некотором расстоянии. Вот только изготовлена гора не очень аккуратно: постоянно меняется ширина террасы, по которой мы идем, меняется высота стены. Это давало хороший шанс на то, что в одном прекрасном месте высота снизится до преодолимых размеров.
Больше всего доставалось ступням – ровной дороги тут не построили, мы шли по камням разной формы и размеров, причем некоторые оказывались «свободными», как горные орлы, и выскальзывали из-под ног. Я вывихнул каждую ногу раз по пять, и скоро смотрел не по сторонам, а только куда ступаю. Именно поэтому и прозевал момент, после которого склон круто пошел вниз. Выяснилось это, когда в очередной раз подвернулась нога. Я остановился, покрутил головой: терраса разошлась в стороны метров на сто, и казалась поверхностью бурной реки, мгновенно окаменевшей по приказу могучего колдуна. А верхний край кручи снизился метров до ста, и продолжал понижаться! Мало того, впереди зеленели кроны деревьев!
Позабыв про боль и усталость, мы бегом преодолели расстояние до «оазиса», и тут Чегай испуганно схватил меня за руку.
– Смотри! Шери! Хозяин гор! – и он вытянул вперед руку.
– Ну и что? – честно говоря, хозяин гор не произвел на меня особого впечатления. Метрах в десяти от нас стоял облезлый, коричневый, полосатый, помоечный кот, выросшый до размеров чау-чау. Шерсть лезла с него, как пух с гуся в сезон линьки, дышал он с трудом, глаза слезились. Этот васька-переросток пьяно покачивался на месте и угрюмо смотрел исподлобья с таким видом, будто собирался сражаться за свою
