знакомство случайно. Это был эпизод, и не более. Я слишком далек от людей, кому предназначена упомянутая вами информация.
– Вы генерал, вы разведчик. Вы были в Дагестане и вели переговоры с Исмаилом Ходжаевым. Вы включены в трагические события – в те, что случились, и в те, которым еще надлежит случиться. Вы единственный человек в Москве, который может дать ход информации...
Планета «Суахили», невидимая, как «черный карлик», обладала страшной силой гравитации, затягивала в себя явления мира, искривляла ход светового луча, деформировала время, свертывая в спираль. И он, Белосельцев, старался вырваться из ее притяжения, летел к далекому Троицкому собору в синих волнистых пространствах, но сверхплотный «карлик» возвращал его обратно, крутил на снижающейся орбите, всасывал в свою черную ненасытную прорву.
– Басаев просил передать: русские его обманули. Обещали нейтралитет в Дагестане, неприменение авиации, свободный отход в Чечню. Вместо этого применили массированные налеты штурмовиков, пути отхода подвергли авиационным и артиллерийским налетам, что привело к большим потерям. К тому же на границах с Чечней идет наращивание группировки федеральных войск, что чревато вторжением в Ичкерию. Дагестанская ловушка была использована русскими для создания повода к новой чеченской войне. Все свидетельствует, что до развязывания ее остаются считаные недели...
Чеченец был посланец, парламентер. Его умными, оснащенными русской лексикой устами говорил косноязычный полевой командир в пятнистой панаме, с черной косой бородой, подгонявший к окнам родильного дома рожениц в белых рубахах. Скрываясь за их пухлыми животами, тяжелыми, набрякшими молоком сосками, заслоняясь русскими младенцами, диктовал свою волю растерянному спецназу, останавливал танковые колонны, понуждал к переговорам рыхлого труса в Кремле, обрекая войска на унизительный мир. В словах, которые произносил на бульваре оксфордский чеченец Вахид, была предельная достоверность. Их следовало не проверять, а пользоваться ими как стратегической боевой информацией, влияющей на судьбу государства. И он, Белосельцев, разжалованный генерал, отринутый государством разведчик, замысливший побег, был возвращен. Поставлен у стены под вскинутыми стволами. Помещен в самое яблочко, расчерченное сеткой прицела.
– Шамиль Басаев велел передать: если не прекратится наращивание группировки Российской армии, если впредь в Моздок будут перебрасываться эскадрильи штурмовиков и вертолетов, если в Дагестане продолжатся расправы над друзьями чеченцев, Москву ожидают взрывы. Не те, в троллейбусах, которые напугали пенсионеров и безбилетников, и не в торговых лотках на рынках и в подземных переходах, а взрывы многоэтажных домов со всеми жильцами, взрывы такой силы и мощи, что на месте взрыва останутся огненные котлованы, а сами дома с людьми превратятся в пар...
Перед Белосельцевым красовался враг, молодой, беспощадный. В его горящих, как черная ртуть, глазах плескалась ненависть, и ее природа была неясна Белосельцеву. Она полыхала старинным огнем, упрятанным в семя горных вольнолюбивых мятежников, явившихся к подножию Кавказа из загадочных, забытых времен, оскорбленных какой-то древней обидой, заряженных на отмщение, передающих от дедов к внукам огненный беспощадный завет. Молодой чеченец, присевший на краешек московской скамейки, принес в Москву смерть. Он извещал о ней Белосельцева, вовлекая его в катастрофу.
– Басаев сказал: неделя на устранение проблемы. Иначе Россия содрогнется от взрывов. Она заминирована. Взрывчатка доставлена в каждый крупный город, взрывники присутствуют возле атомных станций, плотин, химических предприятий. Чеченская диаспора имеется в каждом регионе, в каждой губернской столице, и поиск диверсантов бессмыслен. Басаев говорит, что поставил на колени Россию обычным рейдом в Буденновск. Теперь он поставит ее на колени взрывами в Москве. Если ультиматум не будет принят, москвичи пожалеют, что они поселились в Печатниках, пожалеют, что поселились в Москве. Вы должны передать руководству ультиматум Басаева...
Поразило слово «Печатники». Снова возник образ Николая Николаевича, чье лицо было в липких бинтах, а из черной ямы рта несся умоляющий стон.
– Я не в силах повлиять на концентрацию войск, на перемещение эскадрилий, – сказал Белосельцев, стараясь понять, почему возникло слово «Печатники». – Я отставной генерал. Мои связи с ФСБ давно прерваны. Наше знакомство было случайным, как случайной была моя поездка к Исмаилу Ходжаеву. Ультиматум Басаева, в который вы меня посвятили, не будет услышан властью. Вы можете передать его напрямую политическому руководству страны. Или вбросить его через прессу. Едва ли я вам буду полезен.
– Виктор Андреевич, ультиматум передадите вы, и никто другой. Вы связаны с влиятельными силами российского общества, которые управляют реальной политикой. С вашим участием за короткое время было совершено несколько акций, которые подтверждают уровень вашего влияния. Мне было приказано донести содержание ультиматума до вас, ибо это самый действенный способ изменить ход событий, избежать кровопролития с обеих сторон, остановить войну. Вы патриот России и не упустите случая помочь ей в беде.
Чеченец смотрел на него властно и радостно, словно владел его волей. Москва кругом была заминирована. Ампирный, яичного цвета особняк с чугунным балконом. Памятник Пушкину на бронзовом постаменте с красной каплей букета. Старый дуб на бульваре, обнесенный цепью. Скамейка, на которой они сидели. Смуглые пальцы чеченца с серебряным мусульманским перстнем лежали на контакте взрывателя, и он был готов поднять на воздух громады домов, глыбы асфальта, кремлевские башни и храмы. Был готов погибнуть в пламени взрыва, унеся с собой ненавистную столицу врага.
– Почему вы сказали «Печатники»? – спросил Белосельцев, пытаясь преодолеть гипнотизм чеченца, его ярких радостных глаз.
– Печатники?.. Нет, вам послышалось... Я говорил о Москве... Поверьте, я подневольный человек, выполняю поручение. – Глаза чеченца потухли под выпуклыми коричневыми веками, голос из требовательного, страстного стал виноватым, вибрирующим, и в нем сильнее зазвучало английское произношение. – Я житель Москвы, как и вы. Люблю Москву. Здесь мое дело, мои родные, мой дом. Я, как и вы, не хочу этих взрывов. Боюсь их. Если мы можем помочь москвичам, помочь соотечественникам, мы должны сделать это, Виктор Андреевич... Спасибо, что уделили мне время... Позволю себе через несколько дней позвонить вам... Будьте здоровы, Виктор Андреевич.
Чеченец поднялся, стройный, гибкий, узкий в талии, как наездник. Пошел по аллее, уменьшаясь, тая в сиреневом воздухе, растворяясь среди пестрых теней бульвара. А Белосельцев остался сидеть, отрешенно повторяя слово «Печатники».
Необходимо было действовать, не теряя минут. Следовало пойти в ФСБ, отыскать несколько былых сослуживцев и, не спрашивая, какому богу они служат, с кем были в проклятый август девяносто первого, когда на Лубянке валили Дзержинского, и в проклятый октябрь девяносто третьего, когда танки на набережной сжигали парламент, закрывая глаза на их измену присяге, поведать об угрозах чеченца. Но тогда умный следователь, многоопытный оперативник виток за витком размотает весь клубочек «Суахили». Вскроет глубинную грибницу проекта, на которой, словно грибы, вырастали операции, одна беспощадней другой. Взрывы, грозящие городу, вырастали все на той же грибнице, пропущенной сквозь Кремль, московские салоны и банки, коридоры министерств и телестудии, – грибнице, о которой он был обязан молчать. Поход в ФСБ отменялся.
Он позвонил в Фонд к Гречишникову, и, по счастью, тот оказался на месте.
– Ну конечно, приезжай!.. Собираешься в путешествие?.. Конверт с деньгами тебя ждет!.. Приезжай, хоть выпьем на дорожку!.. – радостно, в прекрасном настроении пригласил его оранжевоглазый витютень.
В Фонде встретил его жизнерадостный друг, от которого исходило тонкое сияние успеха, изливались волны жизнелюбия и благодушия, и казалось, где-то рядом, в китайской фарфоровой вазе, стоит букет душистых осенних цветов.
Белосельцев, сбиваясь, находя и теряя нить, поведал о встрече с чеченцем, излагая суть ультиматума, делясь своими домыслами и прозрениями.
– Сказал, что Москва заминирована... Группы диверсантов повсюду – на атомных станциях и химических производствах... Диаспора в каждой губернии... Если не прекратят концентрацию войск и переброску штурмовой авиации... Уверен, не пустая угроза...
Зрачки Гречишникова дрогнули и слегка потемнели, словно в них сменили светофильтр, но при этом они
