остались. Иногда встречаюсь со своими, перезваниваюсь. – Кадачкин говорил осторожно, словно раздумывал, предлагать ли Белосельцеву свои непроверенные, не имеющие особой ценности мысли. – Ходят какие-то слухи, какие-то намеки, что будто бы в твоей бывшей конторе существует костяк людей. Какой-то законспирированный союз. Какой-то, если угодно, тайный орден, который сохранился после катастрофы. Сберег связи, финансы, возможности. Заложил сети в структуры новой власти, в банки, в телеканалы. И что этот орден КГБ неформально связан со всеми влиятельными силами страны, управляет процессом настолько, что многие из недавних событий, такие, как устранение Прокурора, отставка Премьера, выдвижение новой, неожиданной плеяды политиков, объясняются деятельностью твоих бывших партнеров, которые медленно всплывают на поверхность...
Словно в подтверждение его слов, из темной глубины водоема, по которой разбегались плески падающих блестящих ручьев, вновь всплыла красная пучеглазая рыбина. Осмотрела их выпуклыми, телескопическими глазами, хватанула серебряный пузырек и ушла в темноту. Белосельцеву с его вернувшейся мнительностью показалась, что рыба следит за ними, слушает их разговоры, и они в безлюдном дворике находятся под пристальным наблюдением бессловесных рыб, мерцающих зайчиков солнца, удаленного, смиренно стоящего официанта. В словах Кадачкина он уловил едва различимое дребезжание, как в колокольчике, по которому пробежала трещинка, искажающая чистый звук.
– И нечто подобное, как мне давали понять, существует в ГРУ. Закрытая, хорошо организованная когорта, включающая отставников-генералов, офицеров, внедренных в коммерческие структуры, военных атташе посольств, командующих округами, генштабистов. Якобы эта группа составляет свой орден, соблюдает свою конспирацию. И многие из необъяснимых процессов нынешней политической жизни – крах движений и партий, возвышение корпораций и банков, срыв безупречных операций власти – объясняются существованием этих двух орденов, их борьбой и соперничеством, разницей их представлений о будущем государства Российского. Впереди решающая схватка двух тайных обществ, которая и определит судьбу России. Будем ли мы или нет. Ты ничего об этом не слышал?
Трещинка искажала и гасила звук, как в бронзовом буддийском колокольчике с крылатой танцовщицей из Ангкора, стоящей у него на столе. Белосельцев улавливал это легкое фальшивое дребезжание, глубоко сокрытое в доверительных интонациях старого друга. И уже не случайными казались их встречи. Та, в день отсечения головы Шептуна, и эта, в дни роковых ожиданий. События, прокатившиеся над их головами с момента расставания на солнечном аэродроме Лубанго, когда жужжащие моторы пронесли Белосельцева над песчаной горой с огромной скульптурой Христа, – эти события могли изменить их обоих. Превратить во врагов, поставить в разных углах враждующего, расщепленного общества. И не следовало бы им обнаруживать свои нынешние сущности, а лишь вспоминать то давнишнее, полное красоты и опасностей время, осмысленное и великое, когда оба они, африканисты-разведчики, в разных структурах служили единому целому – своему государству.
– Ничего об этом не слышал, – рассеянно сказал Белосельцев, старинным приемом создавая защитный экран вокруг мыслей, подлежащих сокрытию. Этим экраном были воспоминания об Африке, о ее таинственной красоте и природе, среди которых он выполнял боевое задание. О ее красноватой земле, пахнущей тлением, с остатками ядовитой пыльцы, чешуйками хитина умерших крылатых тварей, с комочками глины, словно пропитанной кровяными тельцами, и он на камне, на берегу океана, рисующий красной глиной профиль африканской красавицы. – Ничего об этом не слышал. А в чем их сущность, этих двух орденов?
– Мне, конечно, трудно судить. Я мало что знаю. Быть может, это вымысел фантазеров, желающих на пепелище, среди полной беспомощности и разгрома, усмотреть иллюзию сопротивления. – Белосельцев чувствовал, как Кадачкин закладывает дистанцию между собой и тем, что намерен был сообщить. И длина этой дистанции содержала в себе степень достоверности, уровень обмана, глубину сокрытия, на которую желал спрятаться от Белосельцева его прежний боевой товарищ. – Будто бы в недрах госбезопасности после разгрома Берии и хрущевских репрессий по отношению к элите разведки возникло потаенное, глубоко законспирированное ядро, затаившее ненависть к партийным дилетантам, к комсомольским выдвиженцам, захватившим контроль над КГБ. Этот тайный кружок восстановил влияние органов и добился устранения Хрущева, но эта цель казалась промежуточной, и конспираторы госбезопасности поставили целью захват власти в стране, устранение одряхлевшей идеологии, проведение радикального реформирования косного государства и общества. Кружок, возглавляемый Андроповым, и стал основой тайного ордена КГБ...
Белосельцев слушал Кадачкина, словно заносил его мысли на тонкие листы папиросной бумаги. Складывал их бережно один на другой, чтобы позже, в тиши кабинета, просмотреть свои беглые записи, построить целостный образ беседы, где главная суть остается невысказанной, образует фигуру умолчания. По контурам пустоты, по отсутствующим фрагментам рассказа он сможет угадать скрытые побуждения собеседника. Он слушал машинально, старался не понять, а запомнить, заслоняясь от проницательного взора Кадачкина картинами африканской природы.
...Джип с ангольским водителем качается в лесной колее. Грузовичок с двуствольной зениткой задевает низкие ветки. Автомат, перепачканный глиной, торчит между ног. И в открытое окно влетает горячий влажный ветер Африки, пахучий и маслянистый, как женские подмышки, сладостно-пряный, волнующий, словно запах спальни, где только что лежала горячая, утомленная любовью красавица.
– Этот кружок, управляемый Андроповым, включал в себя модных политических журналистов, референтов партийных начальников, видных писателей и актеров с либеральными взглядами и, конечно, разведчиков, дипломатов, экономистов – всех, кто выезжал за границу, был наделен дополнительными степенями свободы, располагал информацией и влиянием. В этом кружке, где царили застолья, смешные еврейские анекдоты, красивые женщины, переходившие от одного члена клуба к другому, наряду с богемой и праздным времяпрепровождением на дачах и роскошных квартирах, делались важные дела. Продвигались фигуры на видные роли в газеты и журналы. Обеспечивались нужные назначения послов и руководителей партаппарата. Направлялись за рубеж делегации. Присуждались престижные премии. Постепенно создавался либеральный общественный слой, связанный круговой порукой, неформальными узами дружбы, где вызревали идеи реформ – разрядка, конвергенция, перестройка. Когда Андропов стал главой партии, орден КГБ, по-прежнему законспирированный, имел на своей периферии огромную сферу влияния в партии, в культуре, в органах власти и информации. Там была негласно заявлена идея смены политического строя...
...Бабочка бьется в сачке, просвечивая сквозь кисею красными и зелеными пятнами. Он поднял сачок с пойманным крохотным ангелом, осеняет им далекие голубые холмы, могучие купы деревьев, круглые островерхие хижины, где рядом пасется тощее стадо, и чернокожий бушмен, со слезящимися глазами и грязной тряпицей в паху, держит на плече сухой изогнутый лук, а из деревянного колчана торчат тяжелые, с орлиными перьями, стрелы...
– Конвергенция, заявленная Сахаровым, обнаружила себя в конвергенции разведок, советской и американской. Крупные агенты ЦРУ и КГБ заключили негласный пакт о создании единого центра, управляющего разоружением, снижением конфронтации, погашением локальных конфликтов. Этот центр мыслился как зародыш будущего мирового правительства, в интересах которого трансформировались СССР и Америка. На встрече с Рейганом в Рейкьявике Горбачев, оснащенный рекомендациями ордена, обещал демонтировать коммунизм и Советский Союз, что и было сделано в девяносто первом году. Крах коммунизма, обвал советского государства, хаос при создании нового строя, разгром КГБ на время прервали управляемый процесс перестройки, заставили орден снова уйти в подполье. Действуя из подполья, используя американские связи, этот орден готовит устранение прогнившего либерального режима, установление контроля над историческим процессом, выведение на авансцену человека разведки, который смог бы продолжить строительство нового мироустройства, где Америке отводится верховное место, а Россия встраивается в концепцию нового мирового порядка. Говорят, этот орден состоит из генералов внешней разведки и идеологической контрразведки и носит какое-то странное лингвистическое название – то ли «хинди», то ли «фарси», то ли «суахили». Ты ничего об этом не слышал?
...Он плескался в солнечно-зеленом океанском рассоле, подныривал под мокрую ветку, под ее длинные пахучие листы. Лопасти солнца проникали веером в воду. Из волос и растопыренных пальцев утекали вверх серебряные пузыри. Он обнимал ветку, как плывущую африканку, целовал ее сочные груди, ласкал глянцевитые бедра, выныривая в листве, видел яркие белки, пунцовые губы, смуглое, с отливом солнца плечо...
