истребление Змея.
– Сюда приходили из органов, весь гараж с миноискателем перерыли... Должно, взрывчатку искали... Я про Ахметку им не сказал... Не люблю я этих ментов, они на рынке у азеров деньги берут и Ахметке ребятишками торговать не мешают... Вероника, дочка Николая Николаевича, сюда приходила... Как упадет на землю, как заплачет. «Это я, – говорит, – папочка, тебя погубила!.. Я тебе сердце рвала!.. А теперь ты из-за меня пропадаешь!»... Сказала, что он в тюремной больнице лежит, умирает, а ее к нему не пускают... Может, вы, Виктор Андреевич, посодействуете... У вас знакомства, связи... Как бы нам к Николаю Николаевичу в больницу попасть... Я бы ему мою кровь отдал...
– Послушай, Серега, – Белосельцев схватил паренька за масленую руку и потянул прочь от гаража, который своим гулким пустым нутром мог усиливать голос, – я тебе скажу одну вещь... Я сам до конца не уверен... Ты должен молчать... Мне еще самому неясно... – Он вытянул Серегу на берег реки, по которой сыпалось ветряное холодное серебро, и вдали, окруженный волнами, торчал остов утонувшего корабля. – Ты взрослый парень, поймешь, как велика опасность... Чеченцы готовят взрывы... Не только чеченцы, но и другие жестокие люди... Им нужно взорвать Москву, посеять панику, чтобы потом прийти к власти... Но об этом потом, не сейчас.
Он уводил Серегу все дальше от гаража, наставившего на них свое чуткое железное ухо. Подталкивал к берегу, где ветер подхватывал слова и нес к середине реки. Там не было людей, лишь над блестящей водой носилась одинокая чайка.
– Один из взрывов, возможно, прогремит здесь, в Печатниках... Ты сам сказал, у Ахметки хранится взрывчатка, которой воспользовался Николай Николаевич... Мы должны отыскать взрывчатку... Бессмысленно обращаться в милицию, бессмысленно обращаться к властям... Все заодно... Мы сами должны разыскать взрывчатку и ее уничтожить...
Острый, смышленый взгляд Сереги загорелся от азарта. Он еще не понимал смысла задания, но его молодое нетерпение, его горе от потери учителя находили выход.
– Что надо делать?
– Разведка... Собери ребятишек... Установи слежку, наружное наблюдение за Ахметом... Выяви все его маршруты и связи... Все гаражи и подвалы... Иди по пятам... Незаметно, ибо смертельно опасно... Ты – командир ребятишек... От них информация приходит к тебе... От тебя – ко мне... Вот моя визитная карточка, телефон... Звони днем и ночью... Я сам каждый вечер буду сюда приезжать... Мы должны обезвредить взрывчатку... Это наказ Николая Николаевича... Он там, в тюрьме, на больничной койке, переломанный, обожженный, нас вдохновляет...
– Я пойду и убью Ахметку, у меня есть заточка, – жестко сказал Серега.
– И не думай. Он сильнее, хитрее тебя. Твоя задача – выявить местонахождение взрывчатки... Сейчас же иди и собери ребятишек...
– Хорошо, – ответил Серега, – они сейчас в сквере. Подвезите меня.
Он запер гараж, подсел к Белосельцеву в «Волгу». Они покатили меж белых многоэтажных домов, и каждый из них мог быть заминирован. С балконами, на которых сушилось белье, с лоджиями, где пестрели осенние цветы, с детскими площадками, полными детворы. Каждый мог быть набит взрывчаткой, мог превратиться в ужасный взрыв.
В сквере, где продавали мороженое, собрались ребятишки, чьи лица издалека показались Белосельцеву знакомыми.
– Перед ночной сменой играют, – сказал Серега, вылезая из автомобиля. – Мне в октябре в армию. Комиссию прошел, здоров. Попросился служить в Дагестан, куда чеченцы залезли. Я их, гадов, буду здесь, в Печатниках, мочить и там, в Дагестане... Будьте здоровы, Виктор Андреевич, я позвоню. А к Николай Николаевичу попробуйте попасть, привет от меня передайте... – И он быстро зашагал в сквер, гибкий, худой, в повязанной боевой косынке, свистя на ходу в два пальца, сзывая к себе ребятишек.
Белосельцев тронул машину, повторяя: «Печатники, взрывчатники... Первопрестольники, тринитротолуольники...» Смотрел на белые дома, каждый из которых был готов взлететь в небо.
Он решил отправиться к Буравкову, обосновавшемуся в телевизионной резиденции Астроса. Ибо там, по косвенным признакам, можно было уловить приближение взрывов. К тому же Буравков навещал заключенного в тюрьму Астроса, выдавливая из него последние сведения о финансовых счетах, офшорных зонах, подставных фирмах, переводя деньги и собственность на свое имя. В той же тюрьме, в больнице, находился Николай Николаевич, и Белосельцев надеялся с помощью Буравкова добиться свидания с русским пророком.
Телевизионная башня «Останкино» вновь поразила его сходством с огромной, уходящей в поднебесье трубой, над которой туманилась гарь, излетавшая из преисподней. В глубине Земли, под толщей коры и магмы, шло непрерывное адское горение. Перегорали грешные кости, изъеденная пороками и болезнями плоть. Вместе с остатками смолы, кислотными испарениями излетали из подземного крематория в земное небо, сея среди живых эпидемии, скверну, неисчезающую тоску и ненависть. В туманной ядовитой дымке чудились вечное сражение, бой адовых сил, схватка длинноволосой когтистой ведьмы и костлявого бородатого дьявола. Они хватали друг друга за волосы, вырывали глаза, драли когтями кожу, превращаясь в мутные клубы дымных туч.
Он вошел в стеклянную клетку телецентра, напоминавшего опрокинутый стакан, под которым роились уловленные, опоенные мухомором насекомые. Они бежали, сталкивались, сонно замирали, надсадно жужжали, падали в изнеможении лапками вверх, сглатывали сладкую смертоносную слизь, жалили друг друга в предсмертном страдании.
Он поднимался в лифте, и в просторной кабине вместе с ним оказались женщина и мужчина, чьи лица были знакомы. Она, маленькая и изящная, с печальными библейскими глазами, воспетыми царем Соломоном, – известная телевизионная дикторша, увенчанная Астросом бриллиантовой короной, его гордость и богатство, его духовная дщерь, взращенная в лучах его славы, выполнявшая самые рискованные и деликатные его поручения. Второй – вертлявый и нагловатый острослов, славный своими передачами по русской истории, в которых не оставлял камня на камне от императоров, полководцев, писателей, наделяя их смешными и отвратительными чертами самовлюбленных глупцов, неутолимых сладколюбцев, невежественных фантазеров, создавая галерею исторических шутов, единственно возможных в невежественной, забитой плетьми, кровожадной и подневольной стране. Оба прихорашивались перед зеркалами, вели разговор, не обращая на Белосельцева ни малейшего внимания, как если бы он был элементом лифта.
– Астрос – неудачник. Он слишком пылкий, неглубокий, неосмотрительный. Он подставился, – рассуждала похожая на Дюймовочку дикторша, взбивая челку на вянущем, начинавшем желтеть лбу, над которым еще недавно сверкала бриллиантовая диадема, и Астрос, розовый, млечный, источая здоровье, силу и щедрую властность, выводил ее на край озаренной рампы. – Я ему благодарна за квартиру, за лауреатство, за успех, но все это было не даром. Я вздохнула с облегчением, когда его устранили.
– Ну да, все мы видели, как он тебя домогался. Ты была фаворитка, Помпадур, и первые два дня носила траур, пока тебя не вызвал на прием Буравков. Не знаю, что он тебе сказал, но с этого момента твои туалеты стали еще изысканней и роскошней. – Острослов поиграл ногами в блестящих штиблетах, на что-то намекая, доставляя Дюймовочке удовольствие своими двусмысленными намеками.
– Буравков – крепкий мужик, настоящий чекист. В нем есть что-то от екатерининских вельмож. Он обещал увеличить зарплату и улучшить квартирные условия. Он может быть жесток, но может быть безгранично щедр. Разве ты не того же мнения?
– Ты права. Когда мне предложили подписать письмо в поддержку арестованного Астроса, я отказался, хотя он ко мне благоволил. Не следовало ему подставляться. А Буравков, представляешь, вызвал меня и попросил сделать передачу о русских святых Сергии Радонежском и Серафиме Саровском, чтобы чуть-чуть освободить их от сусального обожания, показать их сермяжность и недостаточность в сравнении с католическими святыми, такими, как святой Франциск Ассизский или Блаженный Августин. Он даже предложил мне поездку в Ассизи, от которой я, разумеется, не отказался.
Лифт остановился, и они вышли, бросив последние взгляды в зеркала, так и не заметив стоящего подле них Белосельцева. А тот усмехнулся их сходству с кусачими мошками, которые питаются горячей кровью. Астрос, на котором они кормились, остывал, и они дружно перелетели с остывающего Астроса, наполненного невкусной холодной кровью, на большое, жаркое, потное от успеха тело Буравкова.
