– Пожалуй, я тебе помогу. – Зарецкий сделал вид, что думает. Он тянул паузу, сам же, на потеху слушающим его, корчил гримасы, строил рожи, крутил узкими бедрами, словно сзади у него был хвост мартышки. – Пожалуй, я помогу тебе найти деньги...
– Выручи! Ты всегда выручал! Мы же друзья!
– Но за услугу... Проводится аукцион по продаже двух нефтяных месторождений в Сургуте... Поговори с министром топлива, чтобы они попали ко мне.
– Обещаю, ты их получишь!
– Деньги на выкуп генерала достану завтра. Мы сами войдем в контакт с чеченцами, не прибегая к услугам правительства.
– Ты настоящий друг!.. Ты спасаешь меня от отставки!
– Есть хорошая идея, как тебе избежать отставки... Как тебе выиграть Тулон... И надеть треугольную шляпу!
Премьер не понял шутки, но на всякий случай засмеялся. Зарецкий положил трубку, и над костяным аппаратом, казалось, несколько мгновений витала щекастая, лишенная подбородка голова Премьера, его благодарно мерцающие глазки, растянутый в робкой улыбке рот.
– Поставьте-ка еще раз кассету, – попросил Зарецкий, усаживаясь перед экраном с рюмкой. – Как-то раз Шептун пригласил меня на дачу в сауну и выиграл у меня в карты красивую девку, мулатку, настоящую «тропикаль». И ушел с ней на ночь кувыркаться в постели. А я не люблю проигрывать, – сказал он, когда на экране промелькнул камуфляж и размытый ствол автомата и возникло распухшее, избитое лицо генерала. Зарецкий протянул к экрану рюмку, прикоснулся ею к губам Шептуна. – Хлебни, дружище... Тебе это пригодится, для храбрости. – И затрясся в утробном икающем смехе, будто у него екала селезенка, переполненная дурной кровью.
Белосельцев вернулся домой и посвятил длинный вечер сосредоточенному, скрупулезному думанию. Так гравитация стягивает в сгусток разбегающиеся частицы космической пыли. Так собирают раскатившиеся по сырым половицам стеклянные бусины, нанизывая из них ожерелье. Так бережно расправляют сложившую крылья тусклую бабочку, пока в прогале тугих перепонок не сверкнет драгоценный орнамент. Картина, которая для него прояснялась, состояла из нескольких сочных мазков. Астрос, передав Шептуна чеченцам, бьет по Премьеру и при этом пытается заработать на выкупе. Зарецкий спасает Премьера, выкупая несчастного пленника, и при этом готовит военный конфликт в Дагестане. За обоими ненавидящими друг друга магнатами стоят Буравков и Копейко, ловко управляя конфликтом, и их цель – стравить олигархов, ослабить Премьера и в открывшуюся узкую брешь продвинуть Избранника. В этом новом объеме замысла, более жестоком, чем прежний, маячил военный конфликт в Дагестане. Проект Суахили напоминал череду вложенных одна в другую матрешек, анфиладу зла, раскрывающегося по мере приближения к цели. И обжигающая, острая мысль: кто они, его соратники по борьбе, обладающие колоссальными средствами, использующие принцип эскалации зла? Сколько людей в спецслужбах, в правительстве, в газетных концернах и банках участвуют в невидимом заговоре? Какова его конечная цель? И какую роль в достижении цели призван сыграть он, Белосельцев, прежде чем в нем отпадет нужда и о нем забудут либо, как свидетеля страшной тайны, зароют на дне лесного оврага?
Утром последовал звонок Гречишникова, его короткий сухой приказ:
– Приезжай в штаб-квартиру Копейко. На своей черной «Волге». Она прекрасно выглядит для своих лет и не внушает ничего, кроме добродушной насмешки.
Он двигался по Москве в своем добротном, с потертыми креслами лимузине, сохранившем пыль подмосковных дорог, частички пепла выкуренных женщинами сигарет, засохшие лепестки весенней, исчезнувшей клумбы.
Его поджидали нетерпеливый, язвительно возбужденный Зарецкий, сосредоточенный, молчаливый Копейко и вкрадчивый Гречишников, который похаживал по ковру, вытаптывая ногами красно-черный орнамент. На ковре, бок о бок, стояли два сияющих алюминиевых кейса с цифровыми замками, с одинаковым набором пятизначных цифр.
– Здесь пять миллионов долларов для Арби Бараева за душу непутевого Шептуна. – Зарецкий двумя руками сделал в сторону кейсов впрыскивающий жест, словно фокусник, наполняющий их содержимым. – Ваши друзья решили, что никому, кроме вас, нельзя поручить передачу денег. Генерал Шептун должен знать, кому обязан жизнью. Когда его доставят в Москву и отмоют в бане, он явится к вам с букетом цветов. Мы потребуем, чтобы он называл вас благодетелем.
Зарецкий насмешничал, играл глазами, мелко двигал конечностями. Не приближаясь к чемоданам, совершал над ними порхающий танец, напоминавший комариную толчею в столпе холодного солнца. Содержимое чемоданов сквозь металлические оболочки, казалось, испускало туманную радиацию.
– Шептун не стоит и половины этих денег. Но разве дело в этом смешном похотливом фазане, который перед каждыми женскими сиськами раскрывает разноцветный целлофановый хвост и рассказывает один и тот же двусмысленный анекдот? В этих чемоданах, как в ящиках Пандоры, таится столько будущих событий, фантастических деяний, что если бы мы их сейчас открыли, то оказались бы в другой стране, в другой истории, при другом Президенте. Однако их откроют другие люди! – Зарецкий, не приближаясь к чемоданам, будто щупал вокруг них воздух, окружал чемоданы магическими знаками, запечатывал их заклинаниями, замыкал волшебным словом.
– Ты, Виктор Андреевич, отвезешь деньги Вахиду. – Гречишников продолжал вытаптывать по кругу ковровый орнамент, отделявший его от чемоданов магической преградой. – Тебя там ждут. Следом пойдет машина сопровождения с охраной, не ровен час случится что. Скажи Вахиду, пусть доставят Шептуна из Грозного завтрашним рейсом. Завтра Премьер выступает перед комсоставом силовиков и ветеранами спецслужб. Шептун появится в зале в момент выступления. Это будет триумфом Премьера.
Двое молодцов, молчаливых, как надгробные памятники, подхватили чемоданы. Погрузили в багажник «Волги». Белосельцев тронул машину, заметив в зеркало, как следом, на расстоянии, двинулся огромный, с затемненными стеклами джип, похожий на лакированный катафалк.
Он двигался тесными улицами, ожидая, что из боковых переулков выскочат воющие милицейские машины, разбрасывая пульсирующие злые огни. Преградят ему путь. Люди с автоматами, в масках вырвут его из-за руля, вскроют багажник, арестуют вместе с алюминиевыми чемоданами. Он старался попасть на шумные магистрали, скрыться в шелестящей тесноте машин, пропасть среди блеска, глянцевитой мешанины, бензиновой дымки. Но вдруг ему начинало казаться, что соседний «Мерседес» с бритоголовым водителем и грузными пассажирами на заднем сиденье пристроился к нему не напрасно. На красном светофоре они выскочат, скрутят его, оглушат, завладеют драгоценными чемоданами.
Он понимал, что совершает очередной поступок, еще теснее и неразрывнее связывающий его с таинственной группировкой, управляющей политической машиной. Малейшая его неточность, слабость или отступление могут стоить ему жизни. Если он свернет сейчас к отделению милиции, или позвонит в уголовный розыск, или сообщит о месте своего пребывания в контрразведку, то может статься, что из милицейской машины, явившейся по вызову, выйдет Гречишников, а с бригадой уголовных сыщиков нагрянет Копейко, а в кабинете следователя контрразведки его встретит вислый, как у пеликана, нос Буравкова.
Безумной и сладкой показалась мысль оставить чемоданы на краю тротуара, вырваться из липкого месива, забившего слизью носоглотку и легкие огромного города, промчаться по окружной дороге, как по кольцу Сатурна, соскользнуть на шоссе и лететь, удаляясь от смертельной опасности, преодолевая гравитацию таинственного жестокого центра, среди перелесков, поселков, все дальше и дальше, мимо церквей, городков, пока не окажется в глухомани, среди псковских синих озер, фиолетовых гор, мучнистых пыльных проселков, по которым он когда-то бродил босиком, и вдали, у золотого поля подсолнухов, начинало белеть, розоветь любимое девичье платье.
«Он сказал про ящик Пандоры... Что он имел в виду? Какое будущее таят в себе алюминиевые чемоданы, набитые деньгами?.. В какое новое пространство ведет анфилада зла? Телескопический, уводящий в бесконечность Проект Суахили?» Эта вторая мысль оказалась сильнее первой, пресекла попытку к бегству. Он медленно двигался в пробке под присмотром лакированного катафалка, отливавшего черными зеркалами. Вел старомодную «Волгу», вмороженную в ледяное поле, дрейфующее от Смоленской к Крымскому мосту.
У знакомого сиреневого особняка с нежной белизной колонн и фронтонов его встретили смуглолицые
