аэродром Махачкалы, и войска пройдут перед тобой победным маршем. Как Потемкину присвоили имя Таврический, так тебя станут называть Дагестанский. Все это обеспечит тебе оглушительную победу на выборах, проведение которых я возьму на себя. Я уже веду переговоры с губернаторами, чтобы они оказали тебе поддержку и в урнах оказалось большинство твоих бюллетеней, и тогда коммунисты, как всегда, верноподданно поздравят тебя с победой. Я уже строю верную тебе политическую партию, которая оттеснит коммунистов. Подыскиваю ей какое-нибудь сильное звериное имя, например «Русский медведь»...
На устах Премьера блуждала безумная, больная улыбка. В закатившихся глазах не было видно зрачков, а только голубоватые мертвенные белки. Такие лица бывают у наркоманов, лежащих на заплеванном бетонном полу, когда им снятся перламутровые пространства с прозрачными золотистыми духами, летящими над гладью бирюзовых озер. Потом их застывшие, обмороженные тела кидают в кузов гробовозок, и они со стуком бьются ледяными затылками о железный борт.
– Я придумал великолепный спектакль твоей инаугурации. Нанял режиссера, костюмера, художника, постановщика самых пышных опер Большого театра. Смысл инаугурации в том, чтобы соединить расколотое и враждующее общество, выиграть историческое время, не допустить великой смуты. Мы сохраним в геральдике государства двуглавого орла, чтобы утешить сентиментальных монархистов, но вернем советский гимн, чтобы наши «красные старики» вставали, опираясь на свои костыли. Тебя будет благословлять Патриарх, но под «красный гимн», под трехцветным «либеральным» флагом, и каждый будет считать тебя своим президентом. Мы восстановим почетный караул у Мавзолея, но солдаты наденут мундиры Преображенского полка и будут держать у бедра гладкоствольные старинные ружья. Мы не станем выносить Ленина из гробницы, но создадим внутри светомузыку, и вождь пролетариата будет освещаться всеми цветами радуги, и посещение Мавзолея выльется в красивый и дорогостоящий аттракцион. Воинов, геройски погибших на дагестанской войне, мы похороним в Кремлевской стене, и их святые могилы, их жертвы, принесенные во имя новой России, соединят могилы «белых царей» и «красных вождей», остановят борьбу мертвецов, загробное сраженье костей, и наступит долгожданный гражданский мир. Мы вернем армии орден Красной Звезды, который герои станут носить рядом с Георгиевским крестом. В своей инаугурационной речи ты упомянешь Петра и Сталина, и если есть у нас Санкт-Петербург, почему не быть Сталинграду?..
Казалось, с Премьером случился припадок – так побледнело от сладкого страдания его лицо. На побелевших губах выступила желтая пенка. От него запахло кислой, распаренной плесенью, словно смерть Премьера наступит уже теперь, во время искушения, а не после, когда кончится действие наркотика и он, обманутый и отринутый, будет тихо, по-бабьи, выть, кусая ногти, глядя на указ о его отставке. Белосельцеву не было жаль Премьера. Был тошнотворен запах распаренной плесени, которую соскоблят, и она стечет фиолетовой жижей. Но был страшен искуситель, подтверждавший богословское учение о дьяволе, философский постулат об абсолютном зле.
– Но тебе для твоих деяний, для новых великих реформ потребуется социальное время. Ты должен освободить себя от шлаков и ржавчины предшествующей эпохи. Ты должен отмыть себя от Истукана. И тогда ты объявишь о великом очищении. Созовешь новый съезд партии, где выступишь с разоблачениями Истукана. Осудишь преступный беловежский сговор, уничтоживший великий Советский Союз. Заклеймишь преступный расстрел Парламента и убиение невинных людей. Назовешь преступлением уничтожение цветущего Грозного средствами артиллерии и авиации. Выведешь на свет чудовищные факты коррупции, торговли алмазами, нефтью, государственными секретами. Назовешь главных преступников – самого Истукана, его плотоядную алчную дочь, его приспешников, помогавших расчленить СССР, составить преступный указ о разгроме Парламента. Назовешь агентов иностранных разведок среди лидеров либеральных движений и партий. И потребуешь суда и тюремного заключения для самого Истукана, для членов его семьи, для ненавистных народу творцов либеральных реформ. Их осудят под ликованье толпы, а ты будешь ослепительно безупречен, что позволит тебе править Россией, вернуть ей былое величие!..
Белосельцев взглянул на Гречишникова и Копейко, которые сидели молча, потупясь. Копейко медленно поднял круглое твердое лицо. Приподнял опущенные веки. Под коричневыми чехлами кожи вспыхнули, затрепетали ненавистью, загорелись зеленым лесным огнем круглые совиные глаза. И Белосельцеву вдруг открылось, что Копейко непременно убьет Зарецкого. И все они, здесь собравшиеся, будут неизбежно убиты. Смерть придет из окна, где сочные, разноцветные, наполненные жаркой кровью, дышали купола собора.
– Ну что, ты согласен? – Зарецкий приник к почти бездыханному Премьеру. – Начнем операцию в Дагестане?
– Да, – слабо отозвался Премьер.
– Тогда созывай силовых министров. Я отправлюсь к Татьяне Борисовне, чтобы она подготовила Президента. А сейчас мы позвоним Басаеву...
Зарецкий движением фокусника создал из воздуха мобильный телефон, напоминавший морского зверька со множеством светящихся присосок. И пока Зарецкий набирал номер, отправлял сигнал через реки и горы, в далекое ущелье, где в вечернем саду, на ковре, под яблоней, отвалившись на шелковые подушки, дремал утомленный воин и восточная дева шелковыми пальцами растирала ему ноги, Белосельцев вспомнил недавний звонок Астроса. Те же чуткие движения пальцев, те же курлыкающие переливы при нажатии клавиш.
– Шамиль, салям алейкум!.. – Зарецкий изобразил на желтоватом лице радость встречи, став похожим на большую мышь, увидавшую ломоть сыра. – Обещал позвонить – и звоню!.. Прости, если потревожил твой сладкий сон!..
Пока Зарецкий молчал, выслушивая ответ, Белосельцев представлял, как морщится шелк подушки, в который упирается локоть Басаева, как восточная дева, отложив браслеты и кольца, гладит утомленную большую стопу, как на яблоне светятся наливные плоды, и смуглый охранник за цветущей изгородью колыхнул лежащий на коленях «калашников».
– А я тебе отвечу не текстом Корана, а словами Евангелия... Когда в Иудее началось избиение младенцев, Иосифу, у которого родился Иисус, явился во сне ангел и сказал: «Не бойся идти в Египет!»... И я тебе говорю: «Не бойся идти в Дагестан!»...
...Над купами недвижного сада высилась голубая гора, две горлинки ворковали в теплой сухой акации, пахло сладчайшим дымом, и на улице, за цветущей изгородью, невидимые, блеяли овцы, оставляя на пыльной дороге отпечатки острых копытцев.
– Ты можешь мне верить, я договорился с военными, договорился с Премьером... Не будет авиации, не будет блокпостов... С перевала уйдет батальон, и ты пройдешь без препятствий...
...Пожилая женщина в долгополом платье вынесла из дома поднос, на котором круглился цветастый фарфоровый чайник, белела пиалка, блюдце с виноградным кристаллическим сахаром. Подошла, опустила поднос на ковер, и к ее рукаву, у смуглого сухого запястья, прицепилось пушистое пернатое семечко.
– Эта маленькая заварушка на руку Баку и Тбилиси... Мы покажем, куда должен пойти нефтяной маршрут, а куда он не должен идти... Если хочешь, это просьба самого Шеварднадзе... Таким образом ты увеличишь свою долю в нефтяном проекте...
...В малиновый цветок мальвы с мохнатой золотой сердцевиной опустилась пчела, стала теребить тычинки, пульсируя глянцевитым тельцем, и от ее жадных, торопливых движений цветок едва заметно качался.
– Для тебя это легкая прогулка, Шамиль, но на самом деле это большая политика, большая игра, большие деньги... Тебя знает Европа, знает мир... Тебя, как и твоего великого предшественника, будут называть имам Шамиль...
...Синяя гора, похожая на прозрачный лед. Пчела, уснувшая в малиновом цветке. Пернатое семечко у женского сухого запястья. Легкий дым над купами яблонь. Вороненый ствол автомата на коленях охранника. Морщинистый шелк на подушке Басаева. Безмятежная гармония мира, обретшего мгновение тишины и покоя...
– Рядом со мной Премьер... Он подтвердит мною сказанное...
Зарецкий передал телефон Премьеру, и тот, изобразив величие, важно произнес:
– Шамиль, я такого же мнения... Операция займет не больше недели... Потом ты уйдешь через оставленные коридоры... Гарантирую, что авиации не будет...
Над далеким горным селом померкла голубая гора. Ветер пробежал по вершинам сада. Яблоко
