Тихон, порядком уставший от разглагольствований соседа, слез с кровати и прошелся по кубрику. Оказывается, страсть к диетической пище – не самый большой из пороков Зенона. И что ему не сиделось на Земле-2? Природа и покой. Вот там бы и развивал свои концепции.
Зенон неожиданно рассмеялся, видно, что-то вспомнил.
– Ты, наверно, считаешь меня пустобрехом? А я ведь не только думаю, это давно позади. Я делаю, – произнес он с выражением. – Пробуждаю, раскачиваю. Мне ведь кое-что удалось.
– Много разбудил?
– Всю колонию, – с гордостью ответил он. – Чтобы впредь не просто жили, а задумывались. Сперва хотел научить молочное стадо азбуке…
– Какое стадо?
– Ну, коровье.
– Коров – читать?! – не поверил Тихон.
– Тогда люди бы поняли, что они не лучше скота, что низшего интеллекта еще недостаточно.
– И как успехи?
– Не вышло ничего.
– Странно.
– Но потом я получше акцию придумал.
– За свиней взялся? – попробовал угадать Тихон.
– Нет, опять с коровами, – сказал Зенон, не заметив подколки. – Я их костным гриппом заразил.
– Чем заразил?
– Вирус такой. Для животных не опасен.
Тихон остановился лицом к санблоку и долго не мог заставить себя повернуться.
– А для людей?
– По-разному бывает.
– И люди умирали?
– Да, – радостно отозвался Зенон.
У Тихона зачесалось запястье, и он проверил, не вызов ли это в кабину. Нет, не вызов. Просто пот. Надо ополоснуться. После такого разговора это необходимо.
– Действительно умирали? – переспросил он.
– Три тысячи с чем-то. Точно не помню.
– Зачем ты это сделал?
– Я же говорю: акция социального протеста. Общество надо было как-то растрясти, взбудоражить.
– А дальше?
– Дальше – расследование. Комиссия Ассамблеи. Я решил, что меня могут вычислить. А тут мужичок попался, пригласил в Школу. И вот я здесь, – ласково закончил Зенон.
– Ты же шутишь, – с надеждой улыбнулся Тихон.
– Не умею я этого – шутить.
Тихон с полминуты покачался на пятках и пулей вылетел из кубрика.
– Где Григорий?! – бросился он к первому попавшемуся оператору.
– У себя, наверно.
– Где «у себя»?
– Да вон, последний створ.
Он добежал до развилки и забарабанил кулаками по твердому полипласту.
– Проблемы? – нахмурился капитан.
– Пересели меня в другой кубрик, – потребовал он.
– Что, не ужились?
– Я с ним не могу.
– Я в курсе, – многозначительно покивал Григорий. – Потерпи еще, вы здесь не надолго.
– Терпеть я не буду. Пересели. Прямо сейчас.
– К сожалению, все кубрики заняты. Если только поменяться, но к нему никто не захочет.
– А Карл? Его место должно быть свободно!
– Там уже новенький, из пополнения. Свободен, лейтенант. Иногда приходится с чем-то мириться. Надо привыкнуть.
Тихон тяжко вздохнул и отправился обратно – привыкать.
– Хотя, постой! – окликнул его Григорий. – Можешь сразу идти к кабине.
Тихон и правда почувствовал укол от браслета, на этот раз – настоящий.
– Да, и вот еще что, – сказал он, проходя мимо капитана. – Напарника ты мне тоже заменишь. С Зеноном я не желаю иметь ничего общего.
– Это я тебе гарантирую. Однако быстренько он тебя допек, – злорадно заметил Григорий.
Узкий коридор мгновенно наполнился людьми и стал тесен. Чтобы не столкнуться с соседом, Тихон залез в самую гущу, и исподлобья оглядел операторов – Зенона не было.
Доложить капитану об экспериментах маньяка ему почему-то не пришло в голову, а если бы и пришло, он бы этого все равно не сделал. Как-никак у них было что-то общее, что-то объединяло его с наивным деревенским убийцей, и это обстоятельство для Тихона было дороже этики, морали и прочей ерунды. К тому же одного из них скоро уберут, капитан высказался об этом совершенно определенно. Он даже как будто дал знать, что уже уведомлен о кадровой ошибке, и что в ближайшее время она будет исправлена.
Вот только не понятно, на чьей он стороне, и есть ли тут вообще какие-то стороны. На межклановую борьбу в армейском руководстве это не похоже, не тот масштаб. Горстка операторов пинается с Поста на Пост – кому это нужно?
Недавние выводы показались Тихону малоубедительными. Почему нельзя держать в одном подразделении двоих «склеротиков»? Пожалуйста: они с Зеноном здесь уже девять часов. Славно повоевали на Глори. Кому от этого вред?
Так и не придя ни к какому заключению, Тихон улегся в кабину и надвинул прозрачный обруч. Расслабиться было не просто, но он вспомнил, что Григорий обещал дать другого напарника, и срочно очистил оперативную память.
– Ты, что ли, ногами будешь? – Второй оператор тяжело влился в командный блок и без колебаний, словно это было в порядке вещей, полез к его психоматрице.
Стараясь не выдать ни единой мысли, Тихон создал в КБ свободный участок. Когда стрелок, не ожидавший такой податливости, сорвался в эту дыру, Тихон инициировал целый шквал эмоций и сам пробил границу его личности.
Сопротивляться Филипп не умел совершенно. Напор как образ жизни: ударил первым, потом еще, и снова – уже ногой, по лежачему, прямо по кровяным соплям. Что будет, если противник выстоит, он не думал, такие ему не попадались. Мышление Филиппа было организовано примерно так же: не добился молниеносной победы, значит, проиграл. Его сознание, похожее на объемную, но ленивую мускулатуру, обволокло и преградило путь в глубину, однако вытолкнуть Тихона наружу не смогло. Филипп предпринял попытку от него избавиться, скорее неумелую, чем малосильную, но Тихон шутя удержался и бегло ощупал чужую изнанку. Ему было не особенно интересно, но наглеца следовало наказать.
То, что Филипп оказался в лейтенантах одновременно с ним, Тихона не смутило. Как он успел заметить, звания на Постах раздавали налево и направо.
Проблемы у Филиппа были самые заурядные: детские обиды, неотомщенное унижение, комплекс, связанный с невысоким интеллектуальным уровнем – ого, он и на такое способен! – и еще одна язва, которая нарывала аж с двенадцати лет, когда он впервые обратил внимание на свое тело.
Если б у Филиппа хватило ума не врать самому себе, если б этот вопрос не был таким болезненным, то его можно было бы решить пластической операцией. Но Филипп жестко затабуировал эту тему и отучил себя даже думать о своем физическом недостатке. А как же он с Мартой?.. Она не из тех, кто прощает мужскую несостоятельность. Может, у него все не так уж и плохо?
Филипп почувствовал, что Тихон роется в самом сокровенном, и забился в немой истерике. Просить ему не позволяла гордость, а выгнать постороннюю личность он был неспособен.
– Не дергайся, – мирно сказал Тихон. – Сейчас оставлю в покое. Это чтобы знал, на кого лаять, а перед
