«Привет, Асель…».
«А ты кто?..» Или даже так: «А пошел на…».
– Отбой, – вздохнул Олег. – Давай, куда ехали.
– Так мы и едем. Нам с ними по дороге. А вот… если хочешь знать, не ты один интересуешься, – проговорил шофер, косясь на зеркало. – Еще кое-кто…
– За ней?
– За нами. Беспокойный ты пассажир… Высажу я тебя, пока не нарвался…
– Какой «высажу»?! – воскликнул Шорохов. – Сколько тебе еще?..
– Ну… сотку, наверно.
Олег обернулся – сзади маячили красные «Жигули».
– Давно за нами прутся… – сообщил водитель.
Шорохов порылся в карманах и, выбрав стотысячную купюру, с хлопком положил ее на приборную панель. В том же кармане вперемешку лежали и деноминированные, и две банкноты по десять марок, и десятка евриков, и даже юбилейный полтинник Центробанка, выпущенный в две тысячи девятом году.
«Это Федяченко, – решил Олег. – Чего ему надо? Проверяет? Больно откровенно…».
– Теперь убегаем? – с издевкой спросил шофер.
– Пусть догонит.
– Послушай, друг… Мы насчет маневров не договаривались.
Шорохов разыскал еще две сотни. Водитель засомневался пуще прежнего, но умолк.
На очередном светофоре красная «девятка» поравнялась с их «Волгой» – для этого ей пришлось опасно подрезать другую «девятку», молочно-белую.
Это не могло быть совпадением. Это и не было совпадением.
За рулем сидел Иван Иванович. Бывший сокурсник уставился на Олега так же открыто, как он сам недавно таращился на Асю.
«Он же не помнит, – спохватился Шорохов. – Его же закрыли».
Иванов не отводил взгляд, однако его лицо при этом ничего не выражало. С такими лицами обычно смотрят новости из Гондураса.
«И вообще, он местный, – запоздало сообразил Шорохов. – Он и не может помнить – ни школу, ни меня…».
Иван Иванович, как будто услышав, на секунду отвернулся к светофору и вновь воззрился на Олега. Вряд ли случайно.
Шорохов опустил стекло и махнул рукой.
– Здорово! – крикнул он.
На перекрестке было не очень шумно, и реплика наверняка дошла. Иванов не реагировал. Опасаясь, что машины скоро разъедутся, Олег жестом попросил его остановиться у тротуара, но Иван Иванович плотнее закрыл окно и выразительно покачал головой.
Хоть что-то определенное…
И лишь когда красные «Жигули» газанули и умчались, Шорохов наконец понял, что ему не нравилось. Не в машине, – в самом Иванове. Если местная Ася была значительно младше Прелести, то Иван Иванович оказался точно таким, каким Олег запомнил его по школе. Разве что взгляд теперь был поуверенней, без чудинки.
Лопатин утверждал, что Иванова откорректировали, соответственно Служба для него превратилась в пустой звук, а синхронизатор – в несуществующее слово. Что же касается самой возможности перемещения во времени, то для Ивана Ивановича она должна была стать полным абсурдом. Но, похоже, не стала…
Значит, Лопатин врал. И Ася врала. И все, кто примется доказывать, что Иванов не учился с ним в одной группе, – тоже. А доказывать еще будут, это Шорохов чувствовал.
– Меняем курс, – объявил он.
– Да ты что, с дуба рухнул?! – взревел водитель. – Я ж тебе не персональный шофер! Сколько уже катаемся?!
– А чем бы ты без меня занимался? – спросил Олег, подкидывая к рублям десять марок. – Кунцево.
– Там не передумаешь?
– Надеюсь, нет…
Шорохов и вправду надеялся – на то, что найдет квартиру, в которой был только один раз, что не испугается сделать дурное, но необходимое, и что если его компенсируют, то не очень жестко. В конце концов, убивать он никого не собирался. Самое страшное, что ему грозило, – это, пожалуй, коррекция памяти. Коррекция Олега не пугала. В памяти действительно завелось слишком много лишнего.
Пугачева пела «Арлекино, Арлекино!..», Василий Вениаминович барабанил по рулю, Шорохов пытался добыть огонь из пустой зажигалки; синее «Вольво» неспешно удалялось. Тупоносый минивэн «скорой помощи» все еще стоял у тротуара.
Олег бросил окурок в снег, придавил его каблуком и тут же закурил по-новой.
Прежде чем перенестись обратно в ненавистный декабрь, он заглянул в магазин и приоделся по сезону. Пальто он напялил прямо на ветровку, обувь пришлось оставить ту, что была, иначе – либо таскать с собой какую-то сумку, либо вернуться к Лопатину в меховых ботинках. С майской-то операции…
От предъявления кредитки Шорохов благоразумно воздержался – наличных, несмотря на транспортные расходы, все же хватило. Олег был уверен, что его необоснованные покупки весной девяносто пятого Служба отследит и так, без засветки карточки, но помогать он никому не желал. Вычислят – значит, вычислят. Накажут – значит, судьба.
Фээсбешные спецы по прослушке вышли минут через пять, еще через десять на улице показались два липовых санитара с базы. За это время пятки сквозь тонкую подошву прочувствовали снежок настолько, что Шорохов даже перестал пританцовывать.
Выждав после отъезда «скорой» еще немного, Олег воровато огляделся и направился к дому. Этаж, кажется, четвертый. Квартира вторая слева…
Остановившись перед дверью, он тронул макушку – не то почесал, не то погрел, и коротко позвонил.
Открыв, Рыжая сразу посторонилась, словно это была не квартира, а что-то общественное, вроде вокзального туалета.
– Здравствуй… Ирина… – еле вспомнил Шорохов.
– Ну заходи, чего ты?.. – сказала она.
На кухонном столе стояла тарелка, в раковине лежала на боку знакомая Олегу черная кастрюля.
– У тебя пожрать ничего нет? – спросила Рыжая. – А то просто невозможно, какая дрянь…
Олег развел руками и, чтобы побыстрей согреться, расстегнул пальто. Движение получилось как бы одно, слитное.
– Нету? – не поняла Рыжая. – Эх… У меня только суп. Будешь?
– Ты меня узнаешь, Ира?
– Тебя?.. – Она обернулась, но посмотрела почему-то не на лицо, а на живот. – Не обижайся, красавец…
– Забыла? Это правильно.
Рыжая, пропустив реплику мимо ушей, села за стол.
– Сейчас кто-нибудь придет, – сказала она, неохотно поднимая ложку. – Что-нибудь принесет. Может быть…
Олег мимоходом заглянул в ванную – пар после его невостребованного шоу еще не рассеялся. В пепельнице на кухне лежало несколько окурков, два из них оказались от «Кента». Спецы из ФСБ должны были проявить больше внимания к мелочам.
– Декабрю уже не удивляешься, – констатировал Шорохов, присаживаясь напротив.
– В каком смысле?
Не ответив, он достал из-под куртки мнемокорректор.
– Ты кушай, кушай…
Олег поковырял малюсенькие пуговки, и в окошке высветилось:
