Рыжая хмыкнула и с отвращением продолжила трапезу. Шорохов нажал мизинцем скрытую в торце прибора кнопку и глянул на табло. Корректор дал сбой. Олег повторил сканирование – результат подтвердился:
Память Рыжей корректировали, но ей закрыли один узкий сектор длительностью не более трех часов. И относился он к каким-то старым событиям полугодовой давности… приблизительно к июлю. Остальное ей как будто и не трогали. Шесть месяцев в школе и выпускной тест, который закончился несколько минут назад, она должна была помнить.
– Ты чего такой потерянный? – спросила Рыжая.
– Я-то ничего… – пробормотал Шорохов. – Ты точно меня не узнаешь? Чем с утра занималась?
– Спала…
– Где? Здесь?!
– У соседки задремала случайно… А что?
– И сколько дремала?
– С вечера… В чем дело-то?
– Да так… – Олег включил прибор еще раз и получил то же самое: три часа в июле. – Проснулась во сколько?
– Только что, даже не умывалась.
– В ванной кто-то был, – заметил Шорохов. – Там пар, и зеркало запотело.
– Серьезно?.. Я, наверно, вчера воду не выключила. День рождения отмечали. Соседкин. А это у тебя сигара? – осведомилась Рыжая, указывая на корректор. – Угостишь?
– Обязательно.
Олег шевельнул мизинцем. Такая уж у корректора была форма – с кнопкой под мизинец. Рыжая уронила руки и клюнула носом тарелку. Цифры в окошке тут же обнулились – закрытый сектор памяти стал доступен.
Шорохов опрокинул женщину на спину и перенес в спальню. Сгрузив ее на кровать, он утер ей щеки наволочкой и осмотрелся.
Объективно после теста прошло меньше часа, субъективно – Олег уже прожил больше суток. Однако комнату он помнил отлично: пыльный телевизор, темный затоптанный пол, скомканное одеяло. Найти следы технарей было не сложно – на стене возле шкафа осталась тонкая бороздка, а под стулом неуместно блестел мелкий винтик. Шорохов подцепил его ногтями и выкинул в форточку, затем послюнявил палец и растер царапину на обоях.
Рыжая должна была пролежать в шоке еще минут десять. Олег вернулся на кухню и закурил. Он не отдавал себе отчета, зачем ему понадобились три часа из чужой жизни, которые за полгода могли забыться и без корректора. Он-то рассчитывал совсем на другое… Шесть месяцев – вся школа, начиная от встречи с вербовщиком и заканчивая выпускным тестом. Куда все подевалось? Не могло же это утрамбоваться в каких-то три часа – три часа в давно прошедшем июле…
В коридоре послышалось жалобное оханье, и на кухне появилась Рыжая – с искренним недоумением на лице и со смертельной тоской в глазах. Вспоминать насильно забытое тяжело, Олег знал это по себе. Особенно в первый раз, когда ты не понимаешь, что с тобой происходит, когда вдруг наваливается глухой беспричинный депрессняк. Бороться с ним невозможно, но с опытом приходит умение его терпеть. А еще спасает мысль о том, что это скоро закончится.
– Доброе утро, – сказал Шорохов.
– Ой… А я тебя знаю! – отозвалась Рыжая.
Олег помрачнел. Что-то не складывалось… Полная ерунда…
– Разве мы с тобой виделись? – спросил он. – Летом мы не могли…
– Летом, да, – подтвердила Рыжая. – Но… Ой…
– Что?..
– Я сейчас вспомнила! – воскликнула она. – Это же такое!.. Как же я могла-то?..
– Забыть? Не расстраивайся. Погода, давление…
– Да не-ет… – протянула Рыжая. – Там… просто мистика! И забыть!..
– Так что у тебя случилось? – не выдержал Олег.
– Представь! – Она энергично подошла к столу и забрала у него сигарету. – Июль. Жара. Лето нормальное… Представляешь?
Шорохов медленно кивнул.
– Потом. Просыпаюсь – зима!.. Натуральная! Снег на улице, по телевизору – тоже снег, вроде, Новый Год скоро. Шиза… А чего я тебе рассказываю? Ты же сам…
– Рассказывай, – поддержал Олег.
– Тебя видела. И еще мужика какого-то. В шляпе и с бородой. Ну, маленькая борода, клинышком такая… И он… с-собака!.. Из штучки из какой-то в меня стрелял. Потом, правда, приятно было. Ну и все…
– Как это все?!
– Опять заснула. Проснулась – опять лето. Июль. Чума, да?.. И вот такое забыть!.. Кошмар! Если бы я подумала, что это мне приснилось… Да я бы так и подумала, если б не забыла. Может, на самом деле приснилось?.. Тьфу!.. Вот же ты сидишь…
Олег треснул зажигалкой о стол.
– Послушай… Ирочка, послушай меня. То, что ты вспомнила, действительно было, но было совсем по- другому. До этого ты провела шесть месяцев за городом, в военном санатории.
– Ну, не-ет! – уверенно заявила Рыжая.
– Погоди, не перебивай. Шесть месяцев мы с тобой жили в одном корпусе, ходили на одни занятия. Нас было шестьдесят человек. Там были… ну, напрягись! Там был я, там был Хапин, Ася была, еще был Иван Иванович…
– Шесть месяцев?! Я даже имени твоего не знаю.
Шорохов испытующе посмотрел на сокурсницу. Играет?.. Не похоже. Да и не обманешь корректор – три часа, будьте любезны. Больше ей ничего не закрывали. Рыжая либо врала – здорово, талантливо, либо она никогда не бывала на базе.
– Какие шесть месяцев?! – возмущенно повторила она. – Какой еще санаторий?! Я в Москве летом торчала. Ну, съездила на недельку к друзьям…
«Скверно, – сказал себе Олег. – Лучше бы она вообще не помнила эти полгода, тогда была бы надежда, что прибор неисправен. Если же воспоминания на месте…».
Рыжая действительно не бывала в школе. От человека можно скрыть любой кусок его жизни, любые события можно спрятать, но заменить их вымышленными нельзя. Память жестко структурирована. Подсадить фиктивные воспоминания можно лишь в чистые мозги, пустые, как у клона, которому целиком загружают биографию оператора, и чья память после этого становится такой же организованной системой.
«Клон… – безразлично подумал Шорохов. – Эта Рыжая… как ее?.. Ирина, да. Клон… Прототип закончил школу и поступил в Службу. А клона оставили – жить. У меня тоже есть копия… У каждого опера есть. Ну и что?.. А то, что клона таскать по временам ни к чему. И устраивать ему тест – бессмысленно. Отвлекать занятых фээсбешников… Микрофоны, камеры – зачем, если заранее известно, что Рыжая не пройдет?.. Ее дело – просто жить. Жить, и больше ничего, чтобы в человечестве на месте вырванного оператора не осталось дырки».
– А ты сам-то кто? – осторожно спросила Рыжая.
– Здрасьте, опомнилась! – проворчал Олег. – Ты всегда так поздно интересуешься, кто к тебе заходит?
– Если зашел, то свой, – рассудительно ответила она. – Чужим зачем сюда приходить? Взять у меня нечего…
– У каждого найдется, что взять, – возразил Шорохов. – Не деньги – так будущее, не будущее – так прошлое. Прости меня…
Он, не поднимая станнера, нажал на курок, и едва успел отодвинуть тарелку, как женщина ткнулась лбом в липкую клеенку. Олег снова перенес ее в комнату и приготовил корректор.
