Лопатин скажет ему прямо противоположное. А сейчас вот так: «ничего еще не сделано»… Шорохов не помнил этого разговора в подробностях – тогда он был слишком занят созерцанием самого себя и мыслями о первой операции. И на слова Лопатина он просто не обратил внимания. Ведь черное для него – пока еще черное…
– Главное, не дергайся, – напутствовал Олег. – Все у тебя получится.
Не дожидаясь ответа, он переместился на неделю назад. В кабинете было темно, холодно и сыро. И, насколько он помнил, – грязно. Чтобы не свалить со стола какую-нибудь кипу, Шорохов нащупал кресло и сел.
Вскоре он услышал, как в комнате финишировал кто-то еще. Человек постоял секунду в раздумье, шаркнул ногой и провел по стене ладонью. Ярко вспыхнули плафоны – все, кроме центрального.
– Поговорим? – тихо спросил Олег.
Двойник вздрогнул и попятился.
– Ты… ты откуда? – еле вымолвил он.
– Откуда и ты.
Шорохов поднялся и подошел к двойнику – но не слишком близко, чтобы не пугать и не провоцировать на лапанье станнера. Его по-прежнему беспокоило высказывание Лопатина о возможности изменить прошлое. И Олег решил, что один-единственный эксперимент прояснит это лучше, чем сотня пустых разговоров.
– У меня к тебе просьба, – сказал он душевно. – Скоро в моей группе… то есть в твоей… пройдут повторные тесты. Тебе достанется Рыжая. Из нее, между прочим, славный опер получился бы.
– Понятно… Значит, она опять тест завалит.
– По чистому недоразумению. А еще попробуй убедить Лопатина, чтобы тебе поручили Ивана Ивановича.
– Он тоже не сдаст?
– Иванов сдаст. Сейчас мы служим вместе.
С каждой фразой в памяти у Олега проявлялась вторая редакция этого диалога, но чем он закончится, Шорохов наперед не знал. И тем более не догадывался, к чему это все приведет. В мозгу долбило отбойным молотком: «не так надо!.. не то говоришь!..», но Олега уже подхватило каким-то потоком – упрямство, помноженное на азарт, – и несло дальше. И останавливаться он не желал.
– Иванов гнидой оказался порядочной. Этот урод к Асеньке все активней подкатывает… – Шорохов почувствовал, что нашел нужную струнку, и немедленно продолжил: – Он ведь знает, как ты к ней относишься… И я… А прикидывался тюфяком, да? Спортивный интерес у него, понятно? Коллекцию человек собирает…
– Коз-зел! – процедил двойник. – Ну ничего, я ему устрою небо в алмазах. Я его, суку, протестирую!
Он нервно огладил лоб и пошарил по карманам. При нем была только зажигалка, сигареты он выложил. Найдя под бумагами пепельницу, двойник взял со стола кривую потемневшую «Новость» и брезгливо ее помял.
– Не травись, на… – Шорохов протянул ему пачку «Кента» и закурил сам.
– Слушай… А что из этого получится? Вторжение ведь получится…
– И во что же мы вторгаемся? – спросил Олег. – Будут Рыжая с Ивановым служить, или домой вернутся, – ничего не изменится. Мы все уже вырваны, еще со школы, и в магистрали нас нет. Не помнишь?
– Что-то не очень… – признался двойник.
– Вспомнишь, – заверил он. – И про магистраль, и про клонов – все вспомнишь. Скоро.
– Про клонов?! Ты о чем это?..
– О тех, кто живет за нас. Там… – Олег махнул рукой куда-то в сторону. – В общем, я на тебя надеюсь. Бывай, Шорох.
Он потрепал двойника за плечо и снова включил синхронизатор.
Плодов этого вторжения Шорохов увидеть не ожидал – он отправился еще дальше в прошлое. Не ждал он их и в будущем – то, что он сделал, касалось только тех, кто связан со Службой. Да и «сделал», к тому же, – вряд ли подходящее слово. Всего лишь наврал самому себе. Рыжая от этого ничего лишнего не вспомнит, ей и вспоминать-то нечего. Иван Иванович в школе тоже не окажется… При том, что он там все- таки был. С этим Олег и хотел разобраться – раз и навсегда.
От «Щелковской» автобусы на базу отъезжали в десять утра, хотя припекало, как в полдень. Олег свернул пакет с зимней одеждой и положил его в исцарапанную ячейку камеры хранения. Набрал код, хлопнул дверцей, подергал для порядка и, сунув руки в карманы, вышел на улицу. Там он распечатал новую пачку «Кента» и прикурил, держась ближе к навесу, – явиться обратно в декабрь с облупленным носом оказалось бы некстати.
Автобусы должны были уже стоять – три непрезентабельных «ЛиАЗа» с откровенными табличками на переднем стекле:
Сейчас оравы не было, служебных «ЛиАЗов» тоже.
Олег посмотрел на свои часы, затем на большой циферблат над входом и нетерпеливо потопал ногой. Без пятнадцати десять… Магнитные глазки на табло подмигнули, и последняя цифра сменилась.
«09:46». Шорохов купил банку фанты и прошелся по площади. Автобусов было много, утро – самый пик таких рейсов. Не было лишь трех замызганных «ЛиАЗов». И ни одного знакомого лица. Ни Рыжей, ни Иванова, – вообще никого. Даже самого Олега, как ни странно.
Спохватившись, он метнулся взглядом по сторонам и снова опустил голову. Нет, запутаться он не мог, путаться тут было негде: вот – ряд стеклянных павильонов, и вот – узкий газон с проржавевшим рекламным щитом. На стыке этих примет, в самом углу площадки, они и стояли. Автобусы, будь они неладны…
Олег проторчал на вокзале аж до половины одиннадцатого. Докуривая уже шестую или седьмую сигарету, он вяло перебирал в уме всевозможные объяснения, больше смахивающие на отговорки.
«Не канает все это, Олежек… – сказал он себе, стискивая в кулаке пустую банку. – Выходит, Олежек, тебя тоже в школе не было. Уволен и вычеркнут из списков. Да и сама школа под вопросом… Под большим она у меня вопросом…».
Глазки на табло сложились в «10:40», и Шорохов, резко развернувшись, устремился к зданию вокзала. На полпути он решительно повернул обратно и пошел к перекрестку. Ловить такси.
Вербовщик не оставил ему никаких координат, лишь указание: завтра, в десять утра, на «Щелковской». То завтра уже наступило, десять утра давно минули, «Щелчок» был за спиной, и – ничего. Дорогу от вокзала до базы Олег наверняка запомнил, но Василий Вениаминович ее беззастенчиво закрыл. Это можно было и поправить, но не сейчас – не на улице и не в прошедшем июле.
Из других объектов Службы Олег знал только бункер под «Крышей Мира», но местный отряд ему был не нужен.
Выбор оказался весьма небогатым и состоял из одного пункта, – к такому положению Олег почти уже привык. Он наконец выкинул сплющенную алюминиевую банку и, усевшись в такси, назвал единственный адрес, который ему не смогли бы закрыть при всем желании.
Это был запрещенный ход. Но он уже записан в диггеры. Он уже преступник – по факту, еще не свершившемуся. Значит, так надо…
Олег представил себе буксующую махину Службы и почувствовал сладкую истому. Он вообразил, как бесится тот самый мифический Старикан, стоящий во главе служебной пирамиды и управляющий чужими судьбами. Они могли многое изменить в его памяти, но они были не в силах закрыть адрес обычной московской квартиры – вместе с адресом пришлось бы отнять у Олега всю его жизнь.
Шорохов курил, смеялся, таращился на девчонок в коротких юбках, болтал с таксистом и снова смеялся. Он ехал к себе домой.
Дом, в отличие от автобусов, был на месте, – куда бы он, спрашивается, делся…
Во дворе гуляли детишки, лаяли собачки, ворковали старушки – все дышало умиротворенностью и,
