– Кто же мог это сделать? – со значением спросила Калугина.
– Вы подозреваете, что я приволок этот веник? – возмутился Новосельцев.
– Это не веник, а красивый букет! И я подозреваю, что именно вы притащили его, но у вас не хватает мужества сознаться!
– С какой стати я буду дарить вам букеты? – упирался Анатолий Ефремович.
– А почему мне нельзя подарить цветы? – взвилась Калугина.
– Вообще-то можно, – пошел на попятный Новосельцев. – На день рождения или на Новый год. Но я этим заниматься не собираюсь!
– Почему вы все время врете? – закричала Калугина. Она больше не могла сдерживаться.
– Не дарил я вам цветы! – упрямо твердил Новосельцев. Он так далеко зашел, что отступать было некуда. – Что я, белены объелся?
– Сначала цветы приносите, а потом приходите и оскорбляете! Заберите свой веник обратно! – Калугина схватила букет и швырнула им в Новосельцева.
– Никому из ваших сотрудников... – растерянно сказал Новосельцев, – швырнуть в лицо... вы бы себе не позволили... – И он добавил шепотом: – Неужели вы ко мне неравнодушны?
– Еще одно слово, и я запущу в вас графином! – в ярости завопила Калугина.
– Если вы это сделаете, значит... вы... меня... это самое!.. – Новосельцев не решился назвать «это самое».
– Уходите! – зашипела Людмила Прокофьевна. – Кто вам позволил посещать меня в неприемные дни? Если у вас есть ко мне дело, запишитесь у секретаря!
Новосельцев все еще находился под впечатлением сделанного открытия:
– Хорошо, Людмила Прокофьевна... извините, Людмила Прокофьевна... больше этого не повторится, Людмила Прокофьевна...
Пятясь, Анатолий Ефремович покинул кабинет, унося букет с собою.
– За какие заслуги вас наградили цветами? – удивилась Верочка.
– Запишите меня на прием, Верочка! – Новосельцев был погружен в свои мысли...
– В эту среду уже все занято! – Верочка ничего не понимала.
– Запишите на следующую!
– Хорошо! – Верочка записала фамилию Новосельцева. – По какому вопросу?
– До следующей среды я придумаю.
И, приоткрыв дверь к Калугиной, он швырнул букет, словно гранату, в кабинет начальницы.
Вечером того же дня Калугина дома смотрела по телевизору «Кинопанораму». Но было видно, что она поглощена не передачей, а какими-то своими мыслями. Она потянулась к телефону и стала набирать номер.
В своей квартире Анатолий Ефремович Новосельцев гладил на столе брюки. Раздался телефонный звонок. Новосельцев снял трубку:
– Я слушаю!
У себя дома Калугина говорила в трубку:
– Анатолий Ефремович, вы извините меня, пожалуйста, я вспылила... я себя неприлично вела... а как вы ушли, я сразу подумала, может быть, действительно не вы принесли этот злосчастный букет...
– Нет, это на самом деле я! – грустно сознался Анатолий Ефремович.
– Нет у вас ни стыда, ни совести! – взорвалась Калугина и швырнула трубку...
...На следующий день мы попали в статистическое учреждение в обеденный перерыв.
В коридоре, около предбанника, дожидалась Ольга Петровна с конвертом в руках. Когда после обеда вернулась на свой боевой пост Верочка, Рыжова спросила, стараясь изображать безразличие:
– Юрий Григорьевич здесь?
– Сейчас посмотрю, – ответила Верочка и заглянула в кабинет Самохвалова. – Нет, еще не приехал с обеда. У него там в кабинете полотеры шуруют.
Ольга Петровна передала Верочке конверт:
– Пожалуйста, поработайте еще раз почтальоном!
– Передам обязательно и с удовольствием!
Интонация Верочки показалась Ольге Петровне подозрительной.
– В этом письме... мои предложения об улучшении статистического учета в легкой промышленности.
– Я вас так понимаю! – с преувеличенной серьезностью согласилась Верочка. – Это ведь очень важно – улучшить статистический учет именно в легкой промышленности.
Ольга Петровна с независимым видом покинула приемную.
Верочка схватила телефонную трубку:
– Алена! Это я! Она опять принесла письмо... Это уже четвертое... Настырная баба!.. Только ты никому не рассказывай!
В конце коридора появился Самохвалов, заметил Ольгу Петровну, лицо его изменилось.
– Добрый день, Юрий Григорьевич! – с влюбленной улыбкой поздоровалась Рыжова.
Самохвалов натянуто улыбнулся в ответ:
– Ты заставишь меня входить в кабинет через окно!
И он вошел в приемную.
– Юрий Григорьевич, вам письмо! – невинным голосом произнесла секретарша и после небольшой паузы добавила: – Рыжова принесла.
Верочка с интересом следила за выражением лица своего шефа, но Самохвалов был непроницаем.
– Спасибо, – сухо сказал он и сунул письмо в карман. – И вот что... вызовите-ка мне Шуру.
Верочка сняла трубку и набрала номер:
– Передайте, пожалуйста, Шуре, что ее вызывает Юрий Григорьевич.
Тем временем Самохвалов открыл дверь своего кабинета и увидел работающих полотеров.
– Я пока побуду в зале заседаний, – сказал он Верочке. – Кстати, почему полотеры натирают полы в наше рабочее время? Я этого не понимаю. Это можно делать вечером или утром.
– Нет, нельзя, у полотеров рабочий день тогда же, когда у всех людей.
Тут Самохвалов развел руками и ушел в уже знакомый нам зал заседаний.
Там он уселся на сцене, за столом президиума, достал из кармана письмо Рыжовой и принялся читать.
В предбаннике появилась Шура.
– Юрий Григорьевич ждет вас в зале, – объяснила Верочка деятельнице профсоюзного движения.
– У нас сенсация! – Шура захлебнулась от азарта. – Рыжова по уши врезалась в Самохвалова и забрасывает его страстными письмами!
– Этого не может быть! – Верочка вся подобралась. – Откуда вы узнали?
– Я вам расскажу по порядку, – затараторила Шура. – Мне позвонила Нина Николаевна по секрету, а ей, тоже по секрету, сообщила Елена Ивановна, Елене Ивановне – Шмуглякова, в общем, все, конечно, по секрету... Шмуглякова узнала от Толи Степанова, тому рассказала Люся Стулова из планового отдела, а ей позвонила Алена Коровина, Алена дружит с Верочкой, секретаршей... – тут Шура осеклась, – то есть, простите, с вами...
– Но я же просила ее никому не рассказывать! – возмущенно воскликнула Верочка.
– Чтобы узнали все, – назидательно сказала Шура, – достаточно рассказать кому-нибудь одному!
В зале заседаний Самохвалов усадил Шуру рядом с собой, и получилось, будто они двое сидят в президиуме.
– Шура, у меня к вам деликатное дело... – доверительно начал Самохвалов. – Даже не знаю, как к нему подойти... Меня беспокоит душевное состояние одной из наших сотрудниц.
– Соображаю, о ком вы говорите, – без обиняков сказала Шура.
– Кроме вас, еще кто-нибудь соображает? – осторожно спросил Юрий Григорьевич.
– Весь коллектив!
– Информация поставлена у нас хорошо, – усмехнулся Самохвалов. – Тогда тем более надо помочь ей выйти из кризиса, протянуть ей руку помощи. Вот, почитайте! – И Самохвалов передал Шуре письмо.
