зеленый ржавый, основной запах – гниющий металл, и, вдыхая эту пакость, я невольно радовалась, что на Паракаисе убили всю биосферу, кроме надцати вирусов. По крайней мере, разлагаться здесь нечему. Я осторожно дышала, осторожно шла и размышляла над парадоксом:
мне впервые был симпатичен выпивший парень, куда симпатичнее даже, чем тот же парень в трезвом виде. Мы с ним протрепались на страшно умные темы – как и всегда под выпивку. Потом прибежал сцинтианин и нарвался на угощение. Потом мы выпили еще и выбили пять процентов скидки.
– Почему т-ты никогда не носишь б-брони на планетах? Страшно хотелось ответить ниже пояса, как- нибудь в духе: «А тебе так не нравится»? – но это было не слишком спортивно и даже грубовато.
– Ношу. На всех не-терраподобных мирах.
– Н-ну да, – хмыкнул Синдзи. – Ты же п-поняла, что я имею в виду? Я скосила глаза. Обормот шел свободно, почти не покачиваясь, руки в карманах, взгляд мечтательный.
– Поняла. Ты на Паракаисе тоже не стал. Почему?
– Г-глупо. Здесь если захотят убить – убьют.
– Вот именно. Только у меня везде – Паракаис. Я шла, и тепло приятно скреблось в груди: похоже мыслим. Оно ведь как? Человек в броне выглядит однозначно – настороженным, готовым ко всему, недоверчивым. И глупым, ведь на каждую толстую броню найдется свой калибр и своя длина волны. А вот девушка в стильной одежке да плюс массивный разгрузочный пояс, да плюс баронианский ударный пистолет на бедре… Может, у меня в разгрузке пульсары активного противодействия, а может, нет. Может, блестящая курточка – это не просто блестящая курточка, а может, я просто выпендрежница. Босякам я надаю без брони, да и без оружия тоже надаю, а вот профессионал тридцать раз подумает, прежде чем напасть. И думать он будет не о том, как пробить панцирь «Офигенно Толстый Щит Мк.2», а на тему стоит ли вообще трогать такую непонятную миловидную девушку. Реалии мира, ага. Санитарная зона скрипела, здесь ежесекундно что-то готовилось упасть и догнить окончательно, и даже монорельс над головой приятно щекотал нервы. Местное светило пряталось за тучами – всегда оно там пряталось с тех пор, как люди здесь перекроили все по-своему. Лицо у Синдзи было слегка зеленоватым, на всем лежал серо-зеленый блик, а мне впервые нравилось на планете. На такой планете. /'Это потому, что у тебя никогда не было свиданий, и парни не провожали тебя домой'/. Я улыбалась своим мыслям, а потом нас окликнули.
– Хм. Желающий н-наняться? – изумился Синдзи, обернувшись. Нас догонял какой-то абориген – человек, явно местный, судя по нашивкам на колене, – разнорабочий. Я быстренько прикинула шансы засады и слегка расслабилась: за проржавевшими стенами складов не стоит прятаться даже от копья, так что я, не шевелясь, подавлю любые огневые точки. У подбежавшего малого на лице был кислородный компенсатор, и забег определенно обойдется ему в неделю курса стероидов:
бериллиевая астма у местного населения была штукой популярной и на их доходы слабо излечимой.
– Капитан Валкиин?
– Это я.
– Вам передали. Я вскинула руку, нацеливая на протянутый пакет запястный сканер.
Курьер слегка присел, но не пискнул, он был немолодой уже, дышал тяжело – небось, вышвырнули из рудника, вот за гроши и нанимается.
Выяснить бы еще, кто нам решил подсунуть прощальный привет.
– Безопасно, – буркнула я, опуская руку назад на кобуру. Синдзи распаковал фольгу и достал оттуда ушной вокализатор. Я с сомнением рассматривала штуковину: дорогая модель, с ДНК-сканером и функцией самоуничтожения записи. Настоящий курьер сейчас лежал в ладони обормота, а отошедший от нас астматик вдруг потек. Чего-то такого я ожидала с того момента, как взъерошенный Никто вслух назвал один из псевдонимов обормота. Биофаг – это всегда неприятно и дико, но вполне в духе котов, которые предпочитают платить семьям пропавших курьеров: и честь соблюдается, и секретность.
– Слушай давай, – поторопила я. Синдзи поморщился, глядя на пузырящуюся грязь, перемешанную с тряпками бывшей одежды.
– Это Яуллис, б-больше некому.
– Я уже поняла. Быстрее. Баронианцы не пускают «торопыг» без крайней нужды. Вешая вокализатор на ухо, обормот кивнул. Он, по идее, тоже знал, что разовые риск-курьеры – это на грани методов таких игроков, как мингхарди. Синдзи смотрел перед собой, а потом наморщил лоб и снял наушник:
– Баронии страу. Эту г-грамматику я не знаю. А вот это неожиданно. Мингхарди использовал воинский язык своей расы, явно рассчитывая на меня.
– Давай сюда. В ухе скрипнуло, и там ожил хрипловатый голос Рыжего Торговца:
– Сцинтианский дредноут получил приказ атаковать космопорт Паракаиса. На борту планетарное оружие. Выход на орбиту в два тринадцать по среднему времени. Я сорвала вокализатор и прикинула расстояние до посадочного «блина», где стоит «Сегоки». Погуляли, мы с тобой, обормот, офигеть как погуляли.
– Пора бежать, Синдзи.
– Что?
– Сцинтиане готовятся нанести удар по космопорту.
– Сцинтиане?! Я сорвалась с места, отбивая у обормота охоту болтать дальше.
Отработанный годами таймер подхватил время и пошел считать очень примерные минуты до удара – и оставалось их до противного мало. Тишину санзоны взорвала далекая-далекая сирена, а значит, орбитальная группировка планеты уже получила первую порцию. А значит, времени даже еще меньше, чем предполагал Яуллис, и дыхания тоже все меньше, а за тучами уже что-то разгорается. Я бежала, привычно выстраивая приоритеты. Почему напали – потом. Почему мингхарди снизошел – и так ясно, но тоже потом. В задницу все «почему», все силы на бег, расчеты, и на то, чтобы вспомнить карту этих заброшенных трущоб. Сюда? Да, сюда – по обломкам, и пусть ниже скорость, но короче путь. Сверху полыхнуло, и я увидела, как пылающий кусок чего-то космического и явно бывшего неспешно пробивал себе дорогу сквозь тучи далеко по правую руку. Стояла невыносимая тишина, только гремела сирена, и, перекрывая ее, – пульс. Пока Синдзи держал темп, хоть и отставал. Пожалуй, даже слишком быстро отставал. Что, впрочем, не имело никакого значения, потому что в каком-то десятке километров впереди облака пробила фиолетовая искорка сейсмической капсулы. Ее перехватили зенитки, но упрямые небеса зажгли еще одну.
И еще – чуть дальше. И – все. Дредноут нащупал тепловые сигналы батарей на поверхности, и тучи с землей соединили слепящие нити. Снаряды осадных «линеек» теряли до трети массы и сорок процентов скорости, но это вряд ли кого утешало на вздрогнувшей поверхности.
– На землю! К счастью, Синдзи уже лежал, когда грохот отряхнул ржавчину с истлевших построек – и сразу же пришла взрывная волна. Металл с ревом складывался, рвался, меня отбросило к стене, обормота шваркнуло рядом, а над головами у нас несся нескончаемый поток того, что и так подлежало сносу. После первого спазма земля больше не унималась. Синдзи встал на колено и, прищурившись, смотрел на космодром из-под ладони. В той стороне все пылало, там взлетали в воздух обломки огромных посадочных блинов, а с небес приходили все новые искры. Удар. И еще один. Сейсмические заряды вбивали себя в тело планеты, готовя выход магмы, а из-за туч приходили все новые нити кинетических ударов. Гребаные «линейки». Гребаные сейсмокапсулы. И я лишь сейчас увидела, что согнутая козырьком ладонь обормота горит серебристым огнем.
– Аска, пригнись! Я вжалась в землю и, только вывернув голову, увидела, как заходит на вираж «Сегоки». Сметая то, что устояло после взрывных волн и землетрясения, фрегат снижался, и его щиты горели: над этой улицей летела сплошная шрапнель. Воздух полыхал, и пламя опускалось все ниже – чуть ли не быстрее, чем «Сегоки». /'Давай, птичка!'/ Черная тень содрогнулась – что-то ахнуло по кормовым щитам, а потом в брюхе открылся десантный люк, и я почувствовала, что лечу. /'Боже, это просто поганая реклама луча-захвата!'/ Болтало немилосердно, зато осколки резво уходили в стороны от коридора смазанной гравитации. Я извернулась и посмотрела вниз. Вторым же проходом луч сцапал обормота, и теперь уже полет стал просто стремительным. Люк все рос, росла температура вокруг, я уже зажмурилась в надежде сохранить хотя бы глаза – и пришла прохлада. Я кубарем свалилась на палубу шлюза. Рядом что-то шлепнулось, вроде живое, и еще ни разу я не возвращалась так со свидания, и еще ни разу выпивка не выветривалась из головы так быстро, и я еще ни разу так не бежала в рубку своего корабля. Вот в рубку чужого – случалось.
