Почему?'/ – что я не сразу поняла: меня ухватили за руку. Бережно, но сильно, прямо за локоть.
– Аска. П-пожалуйста. Ты мне нужна. Полутемный коридор разрушителя миров. Немые статисты, больше похожие на декорации. И огромные глаза человека, в которых больше не было гнета непрожитых лет – там теперь была боль. Синдзи, капитан «Сегоки» и сын Его Тени очень сожалел о том, что вернул себе память. ***
– Т-тихо тут.
– Да. Синдзи сидел на столе, я – на кровати. Молчать было очень уютно, а начинать говорить по сути – страшно. Правду сказать, если бы не любопытство, горела бы в аду эта вся прошлая жизнь обормота. Он тут и со мной. И это потрясающе – неожиданно – здорово.
– Я никогда не жил на R6O, – вздохнул Синдзи.
– Оу, серьезно?
– Да.
– Тогда как все так получилось? Синдзи тускло улыбнулся:
– Жутко иронично, н-но это я сам стер себе память. Стер и вживил н-новую. Я нахмурилась: получалась редкостная ахинея, и скрывать это я не собиралась:
– Синдзи, что за бред? Откуда такая возможность – такие операции с памятью? Ты же не об уборке в шкафу рассказываешь! Еще одна улыбка. Еще тусклее, чем предыдущая, ровно под стать освещению коридоров «Тени».
– Н-наверное, надо рассказать все с самого начала. Редкостно меткое наблюдение.
– По-моему, пробел в пять лет интереснее.
– А, это, – он тряхнул чубом. – Это как раз н-не интересно. Я идиот. *** Синдзи с забавной фамилией Икари, посмертный сын канцлера Юго-восточной Империи. Пилот. Истребитель. Убийца. Он родился на полгода раньше меня, и все его детство – это огромный корабль и яркие лабораторные лампы, пытливые взгляды, странные тесты. Ученые имели строжайший приказ: внимательно следить за тем, что причуда давно уже мертвого канцлера – человек. Нормальный ребенок без отклонений в развитии. Синдзи сохранил о своем детстве немного деталей, запомнил только одну: однажды опыты прекратились, а ему стало пусто. Я представляла себе ребенка, бродящего по кишкам и пищеводам «Тени», и мне было страшно. Звенящие стражи перешагивали через малыша, офицеры приносили его в лаборатории, когда Синдзи забирался слишком далеко. Синеглазый паренек хотел общаться и учиться, а исследователи замеряли пульс и ставили уколы. Синдзи рос в окружении молчания, полутьмы и книг. Святое небо, как это банально. Почему дети не растут на дешевых шоу, почему их не подсаживают на бесконечные сериалы? Мой обормот рос на длинных- предлинных историях, одобренных Имперскими канцеляриями.
Книги были скучными, там всегда побеждал Человек, и врагам становилось плохо, а Человек был всегда прав, даже если предавал всех вокруг во имя Великой Цели. Человеком Синдзи вырос. Вот только почему-то не вырос тупым оболваненным фанатиком. Гены, наверное. С двенадцати лет его посадили в корабль. Так Синдзи впервые увидел сверхдредноут снаружи. В тот же день его познакомили с отцом, но в последнем он не уверен – слишком уж яркое впечатление произвела на него «Тень». /'Придет день, и ты сможешь в одиночку уничтожать таких же больших врагов'/. Парень сидел в углу своей каюты – почему-то я вижу это так – и думал над словами отца. Не мог он не думать на ними – маленький мальчик, умеющий врастать в мощную скорлупу и больно драться десятками видов космического вооружения. Тогда в его жизни появилась Рей. ***
– … Однажды меня позвали в огромный испытательный отсек. Кто-то из ученых решил п-побаловать зрелищем. Там что-то происходило, в н-наблюдательной все суетились, писали и копировали д-данные на ручные терминалы. Но я тогда мало что запомнил: там мелькало, стреляло, звучали взрывы, плохо заглушенные силовыми п-полями. В толпе прозвучало слово «Аянами», и оно мне показалось приятным.
Т-такое хорошее слово… Перехватив мой взгляд, Синдзи кивнул:
– Да. Мне всегда нравились слова. Незнакомые, з-знакомые. Я с ними всегда что-то ассоциировал. М-можно сказать, что я влюбился в Рей до того, как ее увидел. Это была плохая фраза, она пахла дрянной трагедией и страшной детской любовью мальчика, у которого никогда не было матери. Увы, Синдзи даже не попытался меня разочаровать.
– Она была красивая – и взрослая. И прошла мимо меня. Малыш оказался настойчив, и удача ему улыбнулась. Или как сказать. *** Червоточина открылась прямо у Кристаллвардена-2, и планета в мгновение ока исчезла. «Тень» оказалась в часовом переходе от трагедии, а уже спустя два часа корабль размолотил на атомы двух Предвестий, вылезших из закатного зазеркалья. Синдзи выволокли из кровати, посадили в теплую и знакомую машину, а в награду – ну как иначе? – с ним отправили Рей Аянами, которая тогда еще не была последней из. Пареньку было тринадцать лет, когда он впервые попал в Закат. Мне хотелось хохотать. Я слишком живо представляла это: надутый от гордости и смущения мальчик, который везет свою женщину в опасность и твердо верит, что неуязвим. Я бы, наверное, рассмеялась, но было лицо Синдзи, который все это рассказывал, и было четкое подозрение, что могучее беловолосое супероружие посадили на «Сегоки»
не ради безопасности Его Сына. Скорее, хотели, чтобы мальчик почувствовал себя в ответе за нечто большее, чем какое-то там человечество. Черт, я обожаю лабораторных крыс. По ту сторону оказалось зазеркалье. В видеолокаторах «Сегоки»
мальчик увидел судьбу человеческого мира. В причудливый узор сложились над планетой Предвестия, а с Кристаллварденом что-то происходило, там что-то менялось: поверхность становилась рыжей, а потом в яркой вспышке расцвел алый крест. Плеча мальчика коснулась ледяная ладонь:
– Уходим, Синдзи, – сказала Рей. – Мы опоздали.
– Опоздали? Мальчик едва дышал, глядя на пылающую зеленоватыми искрами планету – он даже не понял, что Аянами впервые обращается к нему.
– Да. Они только что создали новое Предвестие. *** Обормот упорно смотрел мне в глаза, точно пытаясь передать весь свой тогдашний ужас, весь без остатка. Ты щедрый, Синдзи. Щедрый и добрый.
– Из планеты людей создают этих тварей?!
– Да. У меня на языке крутился следующий вопрос, и я позорно пасовала, глядя на Синдзи. А он глядел на меня: /'Ну, давай, дура рыжая, решайся уже'/. Не дождался.
– Ты права, – вздохнул он. – Именно так. Так же, как создавались Аянами. Наверное, это больно. Я не стала уточнять, каково мальчику было узнать про параллели между врагами и своей первой любовью. Я не стала спрашивать, как такое технически возможно и как люди такому научились. Черт побери, у меня сегодня отличное воображение. Меня просто тошнит воображением, я словно лечу в какой-то колодец, и меня всю сжимает, сжимает, сжимает…
– Постой, – сказала я, нащупав ниточку, и быстро полезла из этой страшной ямы к спасительному свету нормального разговора. – Кацураги сказала мне, что никто не знает, что происходит с планетами в зазеркалье… Синдзи нахмурился, а потом веско обронил:
– Она солгала. Ниточка оборвалась. Черт.
– Но зачем?!
– Не знаю. У войд-коммандера свои правила и п-привычки. Я это уяснил сразу после возвращения из своей первой червоточины. Меня отдали ей в обучение. /'Первой?'/ Почему-то я в этом не сомневалась. Странно, да? На очереди у нас, наверное, страшная правда о том, «первая из скольких». *** Войд- коммандер дрессировала своего подопечного, как животное.
Синдзи помнил о первых месяцах знакомства с ней только ужасающую усталость и разбитое тело. Он синхронизировался с кораблем, и его расстреливали целой группой бешено маневрирующих судов. Юный пилот едва не терял сознание от одного вида стремительных векторов. Они стреляли, стреляли, стреляли, а Синдзи только и делал, что убегал, уходил, искал невероятные лазейки и прятался в изнанке. Тогда Кацураги отобрала у него мультипликаторы. Подросток по ночам скрипел зубами от боли, и однажды ему приснилась странная вещь: открылась дверь его крошечной каюты, и вошла Рей. Сияющая в темноте девушка долго держала раскрытую ладонь над его лицом, и с нее стекал безумно приятный холод – на разгоряченный лоб, на щеки. /'Ужас,/ – подумала я, слушая рассказ. – /Знал бы ты, что по ночам видели в твоем возрасте сверстники»./ Утром в ангаре его встретила Кацураги. Мрачная войд-коммандер впервые остановила его у самого шлюза «Сегоки» и сказала что-то вроде:
– Так надо. Иначе тебе не выжить. Запястье войд-коммандера опоясывал странный ожог – точно
