веревки к сосне, другой намотал на руку, а Севе Цвелеву подал моток:
— Стравливай и гляди, чтобы не запуталась.
Ирина подошла к обрыву и вместе со всеми смотрела, как Иван, осыпая под собой склон, спускается в глубокий овраг, по дну которого текла речка с глинистыми заболоченными берегами. Веревка, кольцо за кольцом, убегала вслед за Иваном. Вот он там, на берегу, разделся, вот уже только голова торчит из мутной воды да поднятая рука с веревкой, и видно, что у него засасывает ноги, а он делает рывки: то покажутся плечи и спина, то опять одна голова. Ирине захотелось выхватить у Севы веревку и потащить что есть силы назад, на берег. Она дотронулась было до Севиной руки…
— Не мешайте, не мешайте, Ирина Дмитриевна! — отстранился Сева.
Притихшие было мальчишки снова загалдели: «Вылез, вылез! Сейчас мы, эх! Я первый, я первый!»
Веревка змеилась теперь за Иваном на противоположном склоне оврага. Вот он обмотнул ее вокруг корявой березы, потянул, уперся ногой в ствол, и длиннющая веревка стала подниматься, распрямляться, медленно повисая в воздухе, соединяя берега.
Вблизи лагеря они с ребятами не раз переправлялись по веревке от дерева к дереву, учились этому альпинистскому способу, но здесь было совсем другое. Овраг, глубоченный овраг. Оборвешься — в воду! У Ирины даже холодок побежал по спине, когда Иван подвесился к веревке, натянул ее, как струну, и, скользя по ней, стал переправляться.
Пацаны уже образовали очередь, им не терпелось, их не пугала ни высота, ни «а вдруг?»
Иван стал помогать Юрке Ширяеву зацеплять карабины. Проверив надежность обвязки, он завинтил замки у карабинов, подал Юрке конец длинного шпагата и подтолкнул Юрку за вытянутые ноги. Выпрямившись и распластав руки, как крылья, лицом в небо, Юрка заскользил вдоль веревки в замедленном полете. Сева Цвелев едва успевал стравливать шпагат. На середине, над самой речкой, Юрка остановился, глянул вниз и, быстро-быстро перебирая руками, подтянулся к корявой березе. Обвязка и карабины с помощью шпагата были возвращены обратно, и очередной путешественник стал готовиться к переправе.
И так один за другим, один за другим. Распираемые ощущением полета, мальчишки издавали воинственные крики, так что эхо то и дело металось между высокими берегами.
Филимонов с Анной Петровной копошились внизу, искали удобный брод, Юрий Павлович, перепачканный глиной с ног до головы, лазил по склонам с кинокамерой. Настала очередь Ирины.
— Ну, как самочувствие? — спросил Иван, принимаясь деловито завязывать на ней страховочные ремни.
— О, благодарю, но я бы предпочла вертолет…
— Ирина Дмитриевна не любит острых ощущений?
И подергал сначала грудную обвязку, а потом набедренную.
— Слушай! — возмутилась Ирина. — Ты не можешь поделикатнее? — И шлепнула его по руке.
— К сожалению, — развел он руками, — я вынужден не церемониться, так как дело касается вашей безопасности… — И другим тоном: — Не жмет?
— Нет, — крутнула она головой.
В следующую же минуту Ирина висела на двух карабинах.
— Не забудь вытянуться, — напомнил Иван. — И не хватайся за веревку, обожжешь ладони.
— А ты сам-то как? — спросила Ирина.
— А я… — он смотрел на нее и улыбался, о чем-то думал. — А я отвяжу веревку, и — маятником… Иначе кто же отвяжет этот конец веревки?
— Значит — маятником? Ну и сумасшедшая голова! — Ирина оттолкнулась ногами от дерева и, охнув, полетела куда-то, полетела, испытывая восторг и ужас одновременно. Ей казалось, что кровь запузырилась у нее в жилах, а сердце стало большое и вытянутое, наподобие дыни…
Глава 25
Солнце клонилось уже к закату, когда Иван увидел впереди целое море камышей, по которому лениво катились шелестящие волны. Узнавая и не узнавая то место, где зимой разговаривал с колхозником, везшим солому, Иван нашел глазами полуразвалившееся строение, про которое колхозник сказал, что это бывшая водяная мельница. Близ мельницы в камышах угадывались островки, и Иван, чтобы сэкономить время, решил не искать дорогу, а идти напрямик.
Под ногами зачавкала тина, у самых глаз закачались сиреневые метелки камышин; Иван прокладывал тропу и думал о том, как лучше организовать предстоящие работы.
«Муханова с бригадой — по грибы. Пусть освободят рюкзаки и…»
«Ширяева назначить бригадиром строителей. Палатки будут ставить».
«Мария Стюарт с девчонками пусть вяжут жельё. Дело новое, надо потолковее объяснить… Шпагат потребуется… у кого же шпагат?.. Лозу будет резать Анохин с бригадой… собрать все ножи, какие есть. Тальнику здесь, вижу, навалом… Только сказать, чтобы прутья выбирали прямые и не толще пальца… И надо обязательно объяснить этим двум бригадам, что от них зависит, будет завтра рыба или нет…»
«Анну Петровну попросить возглавить бригаду поваров… А Люсю Иванову и еще двух девочек — в помощницы. Боча — костровой».
Наконец Иван почувствовал под ногами твердое и, треща подстилкой из прошлогоднего камыша, проломился к острову. Осмотрелся. Речка накрутила в этом месте омутов, вокруг которых росли ракиты, наделала островков и полуостровков, сплошь покрытых яркой, никем, видимо, не топтанной травкой.
«Место что надо, — думал Иван, выбирая площадку для лагеря. — Дед бы сказал: «Эко, паря, покос- то, травинка к травинке!»
Покуда колонна выползала из камышей, Иван обежал весь островок и осмотрел мельницу. Собственно, от мельницы остались одни стены, покосившиеся, вросшие в землю. Особенно истлела северная стена, альпеншток свободно вонзался в трухлявую древесину. Но мельница была огорожена пряслом из жердей… Потрогав одну такую жердь, Иван убедился, что она крепкая, и решил, что лучшего материала для плотов и желать не надо.
Плотину, видимо, давно размыло, только огромный черный омут напоминал, что когда-то здесь кружилась и шумела большая вода. Все вокруг мельницы поросло лебедой, полынью и коноплей, кое-где виднелись неспелые еще колоски пшеницы да подсолнухи — наверное, правнуки оброненных некогда зерен и семечек.
Собрав у мельницы бригадиров, Иван усадил их в кружок и стал разъяснять, кому что делать. А под конец сказал:
— Между бригадами объявляется соревнование. Ребята из той бригады, которая потрудится лучше других, получают звание капитанов будущего флота, ну, и разумеется — фуражки с кокардами…
— Ого-го-го! — зашумели бригадиры и уже было заспорили, у кого больше шансов получить эти самые фуражки.
Но Иван, хлопнув в ладоши, попросил тишины и как можно строже сказал:
— По местам! За дело. Смотрите — солнце!
Бригадиры посмотрели на солнце и разошлись по лагерю, чтобы поднимать бригады, кричать командирскими голосами.
И дело понемногу пошло. Остров стал напоминать растревоженный муравейник: тащили хворост, воду, вбивали рогульки для костра, разворачивали палатки.
— Небрат! — кричал Юрка Ширяев на художника Витю Небратова. — Куда ты тянешь угол-то? Видит, что перекосилось, нет, тянет!
Художник только моргал черными задумчивыми глазами и опять делал не так…
— Полотно чтоб звенело, ребята, — напомнил Иван, подойдя к строителям. — Тогда никакой дождь, лей он сутки, не страшен. Поняли? Чтоб звенело…
И направился к Анне Петровне, отдыхающей в сторонке.
