мудрая, спокойная и любознательная. Она иногда делает забавные ошибки в грамматике и смешно подбирает слова, но за ними я не вижу, как медленно колышет мантией женская особь Megaoctopus sapiens.
Я говорю с ней. И это странно. И она мой друг.
У меня был друг собака, друг кот – это иное. Даже дельфины, быстрые разумом, не такие, нет.
«Доброе утро, дитя Ирина. От Сэма есть ли новости».
«Доброе утро, госпожа Йессез. От Сэма было письмо вчера, он уже в дороге».
«Долгая дорога. Ему бы скорей приехать, было бы хорошо».
«Он рад будет вас увидеть. И я тоже».
«Опасайтесь, дитя. Я старая иссиоссой, мать многих оссо, далеко не лапочка. И мне придется вынуть свои старые мускулы на ваш белый свет. Все ради Сэма. Ради Сэма все».
Все ради Сэма, господина Томори, которого я и сама-то не видела живьем, только читала его историю. Он был наладчиком компьютерных систем в Первой абиссальной колонии, ее построили, когда обнаружили оссо. Или они нас обнаружили - ведь огромные головоногие первыми заговорили с нами. Оказалось, что это не так уж сложно… Но эти оссо все были тяжело больны и не знали средства от своей болезни. Биологи из поселения тоже один за другим заболели вялым параличом, вроде полиомиелита. Их, конечно, эвакуировали, и на поверхности все благополучно поправились. Кроме Сэма, который оставался в поселении дольше всех, потому что последним из оссо был ребенок. Малое осьминожье дитя. А Сэма болезнь долго не брала. Вот он и остался - беседовал там с ним, за руку вроде как бы держал. А потом в опустевшую колонию явились другие оссо - как-то так вышло, что они промедлили, и забрать теперь можно было только кладку яиц, вот среди этих других и была госпожа Йессез. Она долгие годы оставалась в глубинах – помогала вырастить молодых оссо, потом была посредницей между своим народом и нами, а теперь захотела повидать Сэма.
«У нас разные сроки, дитя Ирина. Разное время. У Сэма куда быстрее, так?»
«Так. Но он все еще вполне бодр, насколько я знаю».
«Ох, ох. Я-то уж не бодра».
«Марко сделает пандус, читтичой. Вам будет удобно».
Читтичой» - это близкая уважаемая родственница, но не мать. «Бабушка», «тетушка». Мне нравится это слово, хотя языка оссо я не выучила – он не человеческий, не помещается во мне никак.
У нас в доме нет входной двери – только бамбуковые занавески, и море плещет в стены со всех сторон, но сейчас плеск особенный – это Марко вернулся с утреннего обхода и прошел в дом, оставляя мокрые следы. Любимый муж, Марко- молчальник.
«Марко пришел. До связи, читтичой Йессез».
«До связи, дитя Ирина».
Ах, Марко, Марко. Если б можно было тебе написать. А ты бы написал в ответ. Что угодно, хотя бы «До связи, Ирко». Вот был бы праздник.
У маленькой меня мир был как ящик с чудесами – только руку запускай. Вот, например, язык глухонемых. И то, как они обязательно друг друга трогают за плечо, чтобы заговорить. Казалось, это очень важно - ведь нельзя сделать вид, будто ты не слышишь. А ещё это просто красиво – плавные быстрые жесты. И вот теперь у меня есть и язык глухонемых тоже. Но только Марко не трогает меня за плечо. Он ест мою еду, пьет со мной чай и сливовое вино, он ложится со мной рядом в темноте. Но пальцы его молчат, и сам он молчит, а все остальное - это просто до слез, и не будем об этом.
Я стараюсь не плакать. Все рано или поздно проходит, сказали врачи, пройдет и это. Травма есть травма, хорошо, что не лежмя лежит и собой владеет, а время лечит… Тем более, что у Марко есть море, работа, ну и я тоже есть. В общем, ничего страшного. Он не буйствует, он погружен в свою тишину. Но и я зачем-то при нем. Иногда я не знаю, зачем.
А вот если бы ты был женат на оссо, злобно думаю я в спину Марко, было бы в самый раз тебе. Оссо не говорят вслух. Ну, во всяком случае, слышимые звуки для них не самое важное средство общения. Только представить себе: по дому медленно ползает важная, влажная пучеглазая чотта, которой совсем не надо, чтобы ее драгоценный моммо разевал клюв… то есть, рот…
И тут меня, как говорится, перемкнуло. Я как была с чайничком в руках, так с ним из кухни и вышла.
Мне нужно было посмотреть на это ещё раз.
Однажды я видела, как поет читтичой Йессез.
Когда я ей пожаловалась на то, что вот-де, у мужа посттравматическое расстройство, так и так, она сказала, что увы, сочувствует мне, но толком понять, как это обделяет - не может, потому что оссо редко выражают чувства в словах. У них отличное зрение, даже на больших глубинах они различают цвета, и потому издревле «разговаривали» всем телом, меняя окраску. Звуковая речь у них возникла достаточно поздно – примерно, как у нас письменность. И до сих пор звуками оссо говорят о науке, о философии, о делах и планах. А для любви остается древний язык. «Я вам покажу, дитя Ирина», - сказала она, и я впервые увидела ее – не юзерпик, а саму госпожу Йессез.
Я нашла эту запись и стала ее смотреть, даже не присев.
Тогда мне было страшно.
Скорее – страшно, потому что... ну вот представьте: существо размером с корову, больше всего похожее на бурый мешок, посреди которого мерцают кошачьим светом дивные прекрасные глаза, вдруг эдак вытягивается спереди, а сзади раздувается, причудливо извивает огромные сильные щупальца, и по всему этому чуду-юду вдруг начинают пробегать волны красного, желтого, пурпурного, почти черного цвета, оно бледнеет и становится голубоватым, как зимний фарфор, потом щупальца устраивают отдельную пляску, и от всего этого начинает головокружительно звенеть в ушах…
Теперь я не боялась.
Я поставила чайник, вытянула руку, помавая в воздухе. Небось, и глаза выпучила, как моя почтенная подруга. Не знаю, чего я тогда хотела – ведь понятно же, что человеку не петь, как оссо, а уж там, где не можешь поговорить даже на пальцах... Но, кажется, я думала тогда так - ведь Марко живет в море, морем, и если он не видит и не слышит меня - может быть, он услышит, если читтичой Йессез…
Если ее попросить.
Это было так нелепо, что я не могла отделаться от этой мысли весь день. Я считала меченых рыб в своем секторе рифа, проверяла, как кораллы реагируют на лечение от «черной ленты», сделала два полных анализа воды (из разных слоев пробы, поэтому два) – а сама все думала: вечером соберусь с духом, попрошу госпожу Йессез – пусть она с Марко «поговорит» - ну, может быть, что-то, толк какой-то будет.
А вечером и просить не пришлось. Не до того стало: Сэм приехал.
Я никогда раньше не видела его, ну да, я же говорила. И очень взволновалась, конечно, потому что Марко вдруг поднялся прямо от рабочего стола – я ничего такого не услышала, а он - да, и вот уже - фрррр! – скутер причалил, и Марко гостю руку протянул.
Я думала, что он глубокий старик – дряхлый и мягкий, как губка, одни глаза живут – так воображалось. И он в самом деле был старый – совершенно лысый и морщинистый, с пятнистой от возраста кожей, но похож был скорее на полированное дерево. На посох. А то и на копье. Уж если совсем точно, на дротик – ростом он был невысок.
Я, как маленькая, пялилась на его «браслеты» - выше и ниже локтей, над голыми блестящими коленями и под ними у него были застегнуты черные, мягкие на вид, будто резиновые ленты. От этих лент под кожу уходили плотными рядами шины биомеханических усилителей. И на шее у него был такой же «воротник», застегнутый на три перламутровые кнопки.
С помощью мужа Сэм выбрался из скутера, вытащил оттуда легкую металлическую трость-костыль. Кажется, он хотел обнять Марко, но тот очень быстро отвернулся, и господин Томори просто погладил его слегка по спине. Не знаю, что старый учитель думал о своем ученике в эту минуту. Ну, а я просто поклонилась как можно ниже. Поскользнулась и раскорячилась не хуже морской звезды. Марко этого не видел, он уже скрылся в доме, и Сэм помог мне подняться. У него и наощупь рука была как дерево – твердая и крепкая. И так, рука об руку, мы вошли в дом.
Если бы Марко хоть как-то общался с нами, я бы так не суетилась. А тут и чаю с дороги, и – не притащить ли компьютер в гостиную? Или провести гостя в кабинет – чтобы он хотя бы поздоровался с почтенной Йессез? Или сначала чай? Или отдыхать? Удобно ли сажать его прямо на циновки? Не будет ли скользить бамбуковая плетенка? И так далее, и тому подобное. Ужасно, конечно. Но, по счастью, это было недолго. Сэм сам себе составил расписание - и уже через полчаса и читтичой была извещена о радостном событии, и чай заварился, и мы уселись в гостиной. У господина Томори была только некоторая жесткость в движениях из-за биомеханики, но и трость не скользила, и сидеть на наших жестких подушках ему, кажется, было вполне удобно.
- До чего же прекрасное у вас жилище, - сказал он, вытирая лоб после чаепития. - Надеюсь, мой подарок будет с ним в гармонии. Марко... ээээ... уважаемая Ирина, милая хозяйка, не сходите ли вы за пакетом? Он в скутере. Только очень прошу не открывать снаружи.
Пакет был тяжелый. Марку из него достался большой планшет - он тут же вскрыл коробку, достал его, вынул буклеты... взял все в охапку и ушел к себе – осваивать.
А мой подарок... Я даже не сразу поняла, что это. Оно было упаковано в бумагу. В серебристо-серую, с узором ивовых листьев. А внутри - пять свитков, пять туго скатанных, вытянутых, причудливых, как цветы гладиолусов, и я ведь только дотронулась, а они будто сами собой развернулись, и я оказалась с полными руками прохладного, крепкого, тонкого - настоящего, от дерева и червя – шелка, цветом через бледно-алый до темно- лилового.
Пять легких одежд. Ага, как в детстве. Пять прекрасных легких шелковых… Ох, как же это может быть?
Сэм, господин Томори, видя мое остолбенение, слегка кашлянул.
- Я…эээ… в некотором роде прихожусь вам моггатэй…
Ну да. Теперь у меня не только читтичой есть, а ещё и
