него укладываются. Начинаю ерзать, уминая под собой пенопластовые шарики. Нет, все равно что-то не то; или привычка к бодрости расслабиться не дает? Казалось бы - мальчишки выкупаны и уложены, тексты сданы, деньги получены, можно плющиться хоть до утра (и утром снова куда-то бежать) - а не плющится что-то.
Да еще и телефон звонит в коридоре, в сумочке. Нет на домашних штанах карманов.
А в телефоне - Машка. Кто бы еще стал звонить мне в полночь?
- Лизка, у меня к тебе дело на сто рублей! - выпаливает в трубку моя лучшая подруга.
- Когда сто рублей отдавать? - обреченно вздыхаю я.
- Правильная постановка вопроса, - ржет Машка, - но отдавать не надо. А вот бесплатно поработать ты как?
- Рехнулась? - вздыхаю, - мне еще до пятницы пахать и пахать, а завтра еще и свет вырубят на весь день. Провода меняют.
- Свет - это пфуги, - невидимо отмахивается Машка, - при свечах даже и аутентичнее.
- 'Пфуги'?
- Из Крапивина это, я Аленке читала, не бери в голову, неважно. 'Нусутх' тебя устроит? - тараторит подруга, - у меня тут проект один, но там текст нужен, а у меня фигня выходит, знаешь же, слова не по моей части.
-
- Ничего, - обещает Машка, - я тебя вдохновлю и подстегну. Тебе понравится. Ну, до завтра, готовься.
Я развесила имеющиеся в доме фонари по доступным на ощупь местам и отправилась спать.
Я, с керосиновым фонарем и в ночной рубашке, отправилась будить мальчишек. Электрики совсем сошли с ума. В темноте ответом мне было сонное ворчание, и вдруг на обоих этажах кровати вскочили торчком два растрепанных столбика.
- Почему темно? - дрожащим голосом спросил Мишка.
- Потому что тьма пришла со стороны Мордора, - объяснила я, - но у нас есть спасительный фонарь.
- Ма, ты с фонарем похожа на привидение, - хрипло сообщил Макс.
- Привидения с фонарями не расхаживают, - строго возразила я и сложила каждому на постель комплект шмотья.
Завтрак в темноте, а особенно сборы в темноте - это, хочу я сказать, совсем не то, что на свету. Дом теряет узнаваемость, все не там, дверные ручки - и те ловят за рукав без предупреждения и не там, где вчера. А ведь жили же в этом доме сто лет назад без электричества? И обои у них тогда были коричневые, и свет был словно бы и не нужен.
Утренняя улица, в зимних восемь утра, под черно-синим небом, кажется яркой после темноты парадного. Снег искрится под ярким оранжевым фонарем, сброшенные с крыши льдины светятся голубым.
- Красотииища... - хором выдыхают мои рыжики, и мы несемся на маршрутку. Утром я их в школу отвожу, потому что автопилот пятиклашек еще частенько отказывает, вечером они уже едут сами.
Так оно дальше и пошло. В переходе под Лесным снова воняло тухлым мясом. Маршрутник спрятался за автобусом до Черной речки и нырнул в третий ряд. Троллейбус шел 'до Климова', то есть, одну остановку. У следующей маршрутки не работала передняя дверь. И я успела вспомнить, что не успела приготовить подарок для папы, и сегодня хорошо бы пакет с подарками забросить гонцу, и вообще надо еще придумать, чем развлекать детей, потому что дивидюк сдох, телевизора не признаю я, а отсутствия в праздник видеоряда - дети. Так что до дома я добралась, совершенно уже позабыв о существовании Машки.
И зря. Она уже сидела под дверью, пользуясь тем, что по случаю блэкаута домофон не подавал признаков жизни. К счастью, лифт мне оставили, а в нем толику теплого света, а не то можно было бы последнего кондратия лишиться, если бы на меня из темноты наскочило что-то хладнорукое и мохнатое. А так ничего, выжили обе. Я успела мельком увидеть лохматую машкину куртку, длинную, до колен, непальскую шапку и объемистый гобеленовый рюкзак.
- Тут вот что, - начала с порога объяснять Машка, пока я нащупывала в прихожей фонарик, - я хочу написать Сотворение Мира.
- Так это уже писали, - просветила ее я, - сначала Моисей, потом Жан Эффель. Еще, кажется, балет такой есть. И 'Божественная комедия' Образцова, не к ночи будь помянута.
- Вот и не поминай, - отрезала Машка, вытягивая из рюкзака огромный фолиант. Уже начало светлеть, то есть, я почти разглядела книгу, так и не найдя фонаря. - Вот такая вещь. Я тут кое-что уже набросала, но без букв в этом всем мало смысла. Так что зажигай-ка свечи и смотри сюда.
Я зажгла свечи и лампочку, стало практически светло, и, главное, как-то тепло. Ненавижу синий сумеречный свет. Под лампой я разглядела, что у Машки теперь на голове белые короткие перья, и губы в тон к волосам вымазаны перламутром.
Книга уютно и тяжело раскрылась у меня на коленях, и я моментально размякла. Машкино искусство - это что-то. Сама книга уже радовала глаз: толстенная, в кожаном тисненом переплете, из плотной шероховатой бумаги - при свете керосинки трудно определить цвет, но не белой - это точно.
С третьей страницы начинались картинки. Первая выглядела полным космическим хаосом - примерно минуту, а потом хаос сложился в зачатки сюжета. Ага, вот это яркое пятно в верхней трети - это явно звезда, а все остальное - то, очевидно, из которого образуются планеты. На следующей странице явно уже появились главные героини, теплая и холодная, практически одинакового размера.
- Планеты-близнецы, - важно пояснила Машка, - живая и мертвая.
Я принялась листать книгу дальше, и дальше там события развивались обычным образом, вот разве что живая планета все время увеличивалась в размерах. На ней то вулканическая активность возникала, то появлялась вода, то вырастали хвощи, в общем, история двигалась в соответствии со школьным курсом.
- И в чем смысл? - приуныла я, - этому и в школе учат.
- Ну так вот я и пришла к тебе за смыслом, - призналась Машка, - я что угодно могу нарисовать, только что мне угодно - понять не могу. Давай я буду как, а ты что, а?
- Да ну тебя. Тут новый год на носу, дел до дури, света нет, в мире катаклизмы сплошные, - я поковыряла палочкой в носике кофейника и разлила кофе.
- Ну, помнишь, ты сама сколько раз говорила, что это всё не могло появиться само? - жалобно напомнила Машка и поджала колени к подбородку, - А тут такой шанс придумать... буквально целый старый мир! Дать всему смысл! Но я одна не могу. У меня получается та же фигня.
Я сунула ей в руку чашку и тоже поджала ноги в кресле. Так мы и сидели минут пятнадцать.
- Знаешь, как появился Франкенштейн? - задумчиво произнесла Машка, воздев к потолку трагические татарские глаза, - компания молодых обалдуев застряла на даче на целое снежное лето. Где-то в начале 19 века. Это же был типа малый ледниковый период, лета так и не случилось. Все завалено снегом, с озера не выбраться. Но зато у них там была бумага. Вот они и начали писать ужастики, и Мэри Шелли сочинила Франкенштейна.
- Ты на что намекаешь, - подняла я брови домиком, - не включать свет вовсе, тут-то у нас и попрет литература? Ну уж нет, я против. А что это ты там рисуешь?
Вообще-то, Машка не может не рисовать и постоянно что-то чиркает, если не случится блокнотика, то прямо на столе или на коленке. С другой стороны, она терпеть не может вопросов 'Кто это?'. Так что я просто смотрю вверх ногами и вижу симпатичного старого дракона смешанной конфигурации: крылья европейские, усы вполне китайские. Дракон трагически смотрит вверх, ковыряет когтем землю, и усы его жалобно обвисли.
Мне в голову приходит гениальная мысль.
- А знаешь, - говорю я медленно, - вот чего не хватает твоей телеге про живую планету! - и тыкаю в дракона.
- А ему зачем? - уныло тянет Машка. Ну вот, обычное дело: зажигая меня, Машка обычно гаснет. Обмен энергиями. То ли я такая прорва, то ли сил у Машки мало.
- Чтобы было! Чтобы... О, ты же говорила - драконы любят кофе? Вот. Чтобы было где растить кофе. Ну, как идея?
- Ну вот, - слабо улыбается Машка, - я же знала, ты придумаешь, что.
К шести вечера, когда вернулись мальчишки, у Машки были уже готовы первые картинки. Вступительная мне очень понравилась. Мрачная драконица стояла вдоль листа, сложив лапы на груди и обвив себя хвостом. Я подписала: 'Драконы очень любят кофе. Но не умеют его готовить. Дракон, не получивший кофе, печален, и тогда в печали пребывают все одиннадцать измерений вселенной, так как мысли дракона очень сильны'. Так все и понеслось. Вечером дали свет, мы с детьми разбежались по интернету, Машка исчезла забирать дочь от бабушки. Но уже к одиннадцати вечера обе, заснеженные и красноносые появились у нас снова.
- У вас вот света не было, а у нас отопление
