прошелестело согласием, и Жмых продолжал:
- Постелить доски на пол. Пятёрку. Лиственницу, она красивая. Красить не буду.
Чердак осторожно улыбнулся. Жмых выждал с минуту, утверждаясь в настроении чердака.
- Заменить горелые до…
Внезапно под коньком что-то громко треснуло. Жмых вздрогнул и посмотрел вверх. Конёк как конёк. Стропила. Доски. Семь обгоревших.
- Заменить…
В чердачном воздухе отчетливо запахло мокрой гарью. Вонь была такой густой, что Жмыха замутило.
- Не надо??? – Жмых изумлённо смотрел на горелые доски, - Семь штук, - пробормотал он.
Чердак молчал.
- Не надо менять? – переспросил Жмых.
«Нет», - ответило ему быстрым сквозняком.
- Ну ладно, - Жмых пожал плечами, - не хочешь – не буду. Почему? Странно. Почему?
Странно было бы ждать подробного ответа.
- Ну хоть покрасить-то можно? – спросил Жмых. То есть, я вообще-то утеплить хотел. Чтоб и зимой тоже.
Чердак согласно выдохнул.
- Спасибо, - сказал Жмых.
Он подошел к той части ската, на которой были следы давнего пожара, и провел пальцем по обгорелой доске. На пальце не осталось сажи. Жмых понюхал палец. Палец не пах ничем. Жмых спустился в сад и принялся стаскивать на поляну сухие ветки яблони, а потом, запалив костер, сел напротив и уставился в черную высь. Ветки стреляли искрами. Искры уносились в небо и превращались в звёзды.
Самым сложным оказалось объяснить узбекам, почему нельзя трогать семь аварийных досок. Бригадир по имени Бек («узбек Бек», - хмыкнул в голове Жмыха филолог) только что пальцем у виска не крутил, силясь опротестовать жмыхов план чердачной реконструкции.
- Плохие доски, - убеждал он Жмыха, - надо менять. Недорого! Семь досок поменять – недорого! Почему не хочешь?!
«Чердак не хочет», - это не ответ для узбека Бека. Узбек Бек подумает, что Жмых сумасшедший.
- Иди нахуй, - разозлился Жмых, - сказано: не надо. Значит, не надо.
- Хорошо, - понял Бек.
Пока шел ремонт, Жмых поднимался на чердак прежде строителей, а покидал его только тогда, когда мамочка – там, внизу - закрывала за ними калитку.
Двойная обрешётка по стропилам – для кровельной вентиляции. Напоследок – пальцем по обгоревшим доскам. Спите, доски, постель вам - парозащитная плёнка и базальтовые маты. Ореховые дюймовки чистовой обшивкой. Старый утеплитель под рубероидом поменяли на высокотехнологичный базальт. Рубероид, прощай. Здравствуй, лиственничный пол. Фасадную стену под дополнительный опорный брус - готово. Между брусками – оконный проём в натуральную величину Большой Медведицы и пары-тройки её соседей. Старую раму со стеклами, так и не познавшими моющих средств, отставили к стене и забыли снести вниз. «Потом сам уберу», - подумал Жмых.
Привезли новое окно. Белый пластик, тройной стеклопакет. Оконный блок поднимали на веревках со двора, потому что не проходило через люк. Установили. Обшили красотой. Когда все сёстры получили по серьгам и мамочка закрыла калитку, Жмых лёг на лиственничный пол чердака и почувствовал, как сквозняк, каждый раз возникавший невесть откуда, погладил его по щеке. И Жмых почему-то заплакал.
- Дура сентиментальная, - сказал он то ли себе, то ли чердаку. Затем вытер слезу, перевернулся на бок и уснул.
Приученная не лезть не в свое дело мамочка ни разу не влезла в люк. Жмых проснулся сам. Было около полуночи. Он лежал в лунном квадрате, и перемычка окна бросала на него резкую тень с острыми краями. Жмых примерился и лёг так, чтобы «I» рассекла его на равные части. До. После. Полежал, рассеченный надвое. Сел. Встал на колени. Дотянулся до старого окна. Крякнув, поднял окно и, всё так же на коленях, перетащил его поближе к луне. Сел. Поставил окно перед собой. Порылся в кармане и нашел зубочистку.
'Какая пошлятина', - подумал Жмых и выцарапал на липкой оконной грязи слово 'хуй'.
Зачеркнул. Посидел. Нарисовал домик. Почесал переносицу и написал: «Я список кораблей прочёл до середины».
- До середины, - повторил он вслух, - Я список кораблей прочёл до середины.
По чердаку пробежал сквозняк. Жмых уловил в нём запах водорослей.
- Я список кораблей прочёл до середины! Я список кораблей прочёл до середины!! Я список кораблей прочёл до середины!!!
За новым пластиковым окном мигали осенние звёзды. По чердаку гулял майский ветер, пахнущий дождём и йодом.
- Я список кораблей прочёл до середины!!!!!!!!
Говорят, единственный вопрос, который ему задал кредитный эксперт, звучал так:
- Вы честный человек?
- Да, - твёрдо ответил Жмых, - я честный человек.
Поздним вечером того дня, когда у овчаровского пирса ошвартовался новенький сейнер по имени «Мицар», Жмых пришел на чердак с бутылкой шампанского.
- Я честный человек, - сказал Жмых, - я тебя никогда не кину.
Слово он сдержал. Судоходная компания «Семь звёзд» быстро стала самым богатым предприятием побережья, но никакого недоумения у жителей Южнорусского Овчарова не вызывал тот факт, что миллионщик и судовладелец Жмых живёт вместе с мамочкой в маленьком одноэтажном домике на северо- западной оконечности деревни. Живёт – значит, ему так нравится. Живёт – стало быть, не пришло время умирать. А, раз не пришло время умирать – значит, надо жить. Семь обгорелых досок Жмыхова чердака тому свидетели. Да старое чердачное окно в его комнате, к которому Жмых, на удивление мамочки, категорически запретил ей прикасаться.
Окно очень грязное. Его липкая грязь искорябана так, что ничего на ней нельзя разобрать, ни одной буквы, только рисунок и видно - домик, а над домиком звёзды, подписанные в нестройном порядке:
«Мицар»
«Алиот»
«Капелла»
«Изар»
«Сегинус»
«Менка линан»
«Арктур».
Марина Воробьева
Кинь кубик
- И тут наступает ночь. Ты идешь дальше, или устраиваешься на ночлег?
Я в сомнениях. Мне двадцать пять лет, и я боюсь лесных чудовищ, которые живут в мире, который придумал Костик, в который мы играем уже третью субботу в доме у Риты.
- Я устраиваюсь на ночлег, я собираю лапник и делаю себе постель.
- Где ты это делаешь? В лесной чаще, или на краю леса?
Я задумываюсь, я пытаюсь вспомнить все, что знаю о лесе. А знаю я не много, в чаще точно ходят франконские варвары, с ними мы уже встречались, там они охотятся, а заодно промышляют грабежом. Чаща темная и страшная, до нее вряд ли долетают драконы, они запутаются в ветках, так и не добравшись. Зато в ней вполне могут обитать чудовища. А на краю леса ночью светит луна, ее свету не надо пробираться сквозь чащу и крылья застрявших в ветвях драконов и летучих вампиров, так что опасность можно заметить заранее.
- Я устраиваюсь на самом краю леса, под последним деревом у лужайки.
- И что это за дерево? – спрашивает Костик.
Мы на кухне вдвоем, все тусуются в комнате, пока я играю свою партию. Закипает чайник и я встаю и открываю все шкафчики подряд в поисках заварки. Я отлично знаю, где у Ритки заварка, Костик знает, то я это знаю, но молчит. Я лихорадочно вспоминаю все, что знаю о деревьях в этом мире. Крылатые вампиры спят на осинах, правда, по ночам они охотятся вдали от дома. Но лучше не рисковать нарваться на вампирского детеныша, когда он ждет родителей с охоты, или на случайно зазевавшегося взрослого вампира. В первом шкафу заварки, естественно, не оказалось, а только крупы, много круп, Ритка запасливая.
Так, значит, осина с вампирами отменяется, елка тоже не подходит, под елками роют подземные ходы муравьиные короли, во втором шкафу находятся финики, они пригодятся к чаю, вынем, пожалуй, несколько.
А вот под сосной никто не живет, если, конечно, не выяснится что-то новенькое об этом мире. За три субботы незнакомый мир изучен неплохо, но недостаточно детально.
Я нахожу заварку и засыпаю ее в чайник – Под сосной.
Костик заглядывает в свою тетрадку демиурга и злорадно улыбается. Нижние зубы у него острые, будто специально сточенные, и желтые.
- Кинь кубик, - ласково предлагает Костик.
Я уже подозреваю неладное. Я бы предпочла сейчас иметь дело с франконским разбойником, с ним всегда можно поторговаться, пообещав ему бочку вегорского пива за три бочки вина, но сейчас, кажется, мне придется столкнуться с неизведанным.
Костик протягивает мне два кубика в граненом стакане, слизывает с губ клубничное варенье, красное варенье, желтые острые зубы, я трясу граненый стакан. «Шесть-шесть», - твержу я про себя, только дубль, только шестерки, слишком уж злорадная у Костика улыбка, чтобы можно было выйти живой из-под сосны, не выкинув две шестерки.
Кубики дробно колотятся о стекло, шесть-шесть-шесть-щесть, я бросаю! Кубики катятся по кухонной клеенке, прокатываются по красно-синим клеткам и останавливаются на самом краю стола. Единица и двойка.
- Ты просыпаешься, едва успев заснуть под сосной. Ты просыпаешься от смрадного дыхания чудовища прямо над тобой, - Костик улыбается все шире, - если бы ты выкинула две единицы, ты бы и проснуться не успела. Но сейчас у тебя есть шанс. Что ты делаешь?
Что я делаю? Против чудовища у меня нет шансов, я всего лишь жрица Солнца, а сейчас ночь и мне уже не встать и не станцевать свой танец.
- Кричу громко. Очень громко. Зову на помощь.
- И кто же тебя услышит? – Костик нависает надо мной, изображая страшное чудовище, от него пахнет беломором и смородинной водкой, - а впрочем, кинь кубик.
Две
