шестерки. Повезло.
- Эй, рыцарь! - кричит Костик так, чтобы услышали в комнате, - даму спасать будем?
- А с кем драться-то? – рыцарю лень отрываться от компьютерного лабиринта и идти на кухню.
- С чудовищем. Пойдет?
- Хорошо хоть не с драконом, - отвечет расчетливый рыцарь и шлепает к нам.
- Ну так налей себе чаю и кинь кубик.
***
С тех пор прошло двенадцать лет. Я давно живу в другом городе, учу проблемных детей чтению и математике.
Сегодня у меня с моими мальчишками последний урок перед каникулами и я им обещала подарки. Я не могу прийти на урок без подарков, я обещала. Но я как всегда все оставила на последний момент, сейчас половина восьмого утра, все игрушечные магазины закрыты, а в восемь я должна быть на уроке. У меня с собой ничего нет, кроме двух кубиков, которые я использую на уроках для счета. Пять точек и три, шесть и шесть. Шесть-шесть, кинь кубик – звучит во мне голос давно забытого Костика, кинь кубик. Я выхожу из автобуса, покупаю себе свежевыжатый апельсиновый сок в стеклянном стакане, выпиваю, достаю кубики. Теперь они непременно перепачкаются в липкой апельсиновой гуще, но это ничего, иначе у меня просто нет никаких шансов. Кубики стучат о стекло, на меня странно смотрит ранняя городская старушка в серой шляпе, но мне не до нее. Кубики выкатываются на асфальт – четыре- три, смотрю по сторонам, - магазины закрыты, но из машины выходит сонный и небритый мужик и направляется к дверям лавки игрушек. Продавец, или просто мимо идет? Пусть будет продавец. Я старательно трясу кубики в руках, выкидываются две шестерки. Мужик подходит к игрушечному магазину и открвает дверь.
Пока он возится с кассой, я стою у входа и жду.
Он машет мне – заходи, вижу, что торопишься.
Я сонно улыбаюсь продавцу и сразу вижу в коробке два игольчатых резиновых мячика, когда их подкидываешь, внутри зажигается красный огонек. Черт, зачем я покупала сок? Теперь мне не хватает двух шекелей, а снять деньги я уже не успею.
Стеклянный стакан остался в лавке, где продают соки. Я сжимаю кубики в кулаке и трясу, кубики выкатываются на стул, я заслоняю их спиной от продавца, чтобы чего не подумал. Два-три, не везет. Мячики уж больно хороши, но придется искать что-то попроще.
- Мне очень нужны эти мячики для подарков, но у меня не хватает двух шекелей, - говорю я продавцу, улыбаясь лучшей своей улыбкой, на которую я способна около восьми утра с полузакрытыми глазами, - у вас есть что-то подешевле?
- Если очень нужны, - забирайте. Не надо ничего сейчас платить. А то запутаемся. Потом принесете.
Я говорю «спасибо» и выхожу на улицу с двумя игольчатыми мячиками. Оттираю кубики от апельсинового сока. Два-три... Но мячики у меня. Теперь я точно успею. Я иду и подкидываю мячики и в них попеременно зажигаются красные огоньки.
Дом в Нахлаоте
Дан снимал старый дом в Иерусалимском районе Нахлаот. В доме было всего полторы комнаты – полутемная прихожая с маленьким окошком-бойницей и спальня. Кухня была во дворе.
Сейчас цены в Нахлаоте подскочили даже на такие жилища, а этот дом сдавался относительно дешево, Дану повезло. Хозяйка, марокканка Габриэла, показывала Дану дом около двух часов дня в пятницу и очень торопилась домой готовить субботнюю трапезу. Она то поправляла жесткие волосы с полуоблезлой краской блонд, то теребила резинку своих тренировочных штанов, в которых ходила везде, кроме свадеб и ресторанов. Дан ее надолго и не задержал, дом ему сразу понравился. Он только поторговался и Габриэла на удивление быстро сбросила пару сотен. Они условились подписать договор в воскресенье, после этого хозяйка долго возилась с замком и рассказывала Дану, что дом ей достался от деда, ее дед в нужное время закупил несколько таких домиков в Нахлаоте, хватило на всех внуков и теперь можно на это жить, хотя все равно не хватает, жильцы всегда торгуются, а это ее единственный доход. Дан взял из рук хозяйки ключ и со второй попытки повернул его, подумал, что замок надо сменить.
- Подожди, - вдруг сказала Габриэла, открой еще раз, я тебе забыла что-то показать.
Дан открыл.
- Ты заметил, что в спальне три окна, но одно забито наглухо, так вот, никогда ни за что его не открывай, дед нам еще запретил его открывать и мы всем жильцам говорим, дед говорил, через это окно исчезают вещи и вообще его лучще не трогать, так что не открывай, ты понял, хватит с тебя двух окон, ты понял, они большие, а это не открывай, - тараторила Габриэла, пробуя крепость гвоздей, которые держали доски. Один гвоздь ей не понравился, она достала из шкафа молоток и пару раз стукнула по гвоздю.
Дан пожал плечами:
- Ладно, не буду. Тут достаточно света.
- Ну вот, и я говорю, хватит тут света, а молоток я заберу, у тебя, небось, свой есть.
***
Дан въехал в дом летом, большие арочные окна и правда давали достаточно света, а на уродливые доски, которыми было закрыто третье окно, он повесил картину.
Зимой зарядили ливни, они не прекращались уже неделю, вся улица превратилась в длинную узкую реку. Настроение у Дана было ни к черту, работы было мало, деньги кончались, дождь, пронизывающий ветер, выходить никуда не хотелось. На полке осталась последняя бутылка водки, которую к тому же придется пить одному, все друзья ужасно заняты и тоже не в настроении.
Дан налил себе полстакана, выпил, закусил маринованным лимоном. Налил еще. С ненавистью посмотрел на третье окно, забитое досками. Именно оно оказалось на солнечной стороне, а без него сейчас совсем темно. Утром встаешь, на улице дождь и темно, будто солнце не взошло.
Дан выпил еще стакан, встал, снял картину с окна. Сбегал под дождем на кухню, принес большой нож и молоток и стал выковыривать гвозди. Штукатурка сыпалась, в деревянная рама треснула в одном месте.
Дан смог открыть окно, только подцепив его ножом, слишком долго оно было закрыто.
За окном оказалось небо и белые облака.
«Неужели дождь прошел?», - подумал Дан. И тут же понял, что в окно одноэтажного дома не может быть видно ничего, кроме стены напротив.
Он высунулся в окно и замер. Земля была далеко внизу. Казалось, он высунулся из окна стоэтажного небоскреба. С последнего этажа. Улицы внизу выглядели, как напечатанный в атласе план города – вот площадь, от нее расходятся в разные стороны улицы, вдали зеленый массив. Маленькие муравьишки, бегающие по улицам – это, наверное, машины. Людей различить невозможно, видно только некоторое течение там, где должны идти пещеходы.
«Полстакана водки не повод для белой горячки» - подумал Дан. Отошел от окна, вышел во двор, постоял под дождем, вернулся. Осторожно подошел к окну. Тот же вид. Вид из башни Азриэли в Тель-Авиве? Да нет, не похоже. И высота кажется совсем запредельной. Неужели Нью-Йорк?
Заснул Дан неожиданно быстро. Только присел на кровать, и сразу отрубился. Проснулся утром от звонка в дверь. Совсем забыл, что хозяйка должна была прийти за чеками за следующие три месяца съема. Вчера полдня думал о том, покроется ли чек, или вернется, а потом забыл. Окно! Хозяйка просила не открывать... Дан подбежал к открытому окну. Выглянул – там ничего не изменилось, разве что наступила ночь. На огни внизу он смотрел по-прежнему с головокружительной высоты. Ночь? Значит, все же Америка? Дан попытался прикрыть окно, но старая рассохшаяся рама раскрылась, как внезапно получивший свободу огромный цветок, и никак не хотела закрываться.
А звонки в дверь не умолкали. Дан натянул джинсы и пошел открывать. Можно, конечно, притвориться спящим, не страшно. Но ему почему-то хотелось, чтобы выцветшая блондинка Габриэла вошла, все же живой человек.
- Я тут звоню-звоню, ты что ли спал, я уже обзвонилась, думала, совести у тебя нет и ты платить не хочешь, нормальные люди по утрам не спят, а работают, ну ладно, чайник поставь, что ж ты дом выморозил, ты чеки уже выписал... Ой! Я ж тебе говорила не открывать!
Габриэла с минуту стояла молча и смотрела на открытое окно. Потом перевела взгляд на комнату, заметила открытую бутылку водки. Понимающе поцокала языком. Постояла еще, а потом двинулась к окну. Выглянула наружу. Всплеснула руками, пробормотала «ой, мамочки!» и « вот что скрывал старый хрыч» и... быстро влезла на подоконник и спрыгнула вниз. Дан подбежал к окну, но поздно. Полсекунды ушло на прыжок в сторону окна – а ее и не видно уже, будто и не было.
Дан сел на пол, пытаясь удержать хотя бы свою голову, которая раскалывалась и отказывалась вмещать то, что произошло.
И тут его кто-то потряс за плечо:
- Ты прикинь, там комната, чистая такая, с белой мебелью старинной, с картинами, ты только подумай, что дед от нас скрывал, и зачем, и где же все это помещалось, снаружи и не видно, я найму продрядчика, он мне сделает дверь, но ты живи пока, я пока тебе даже плату не повышаю, белая мебель, зеркала...
- Габриэла!
Дан опять посмотрел в окно – та же высота, тот же город.
- Комната? Габриэла, какая комната?
- Да что ж ты, не видишь, да вот полезай сам посмотри, чеки все же давай, а завтра я тебе позвоню и приду с подрядчиком, мы тут тебе мешать почти не будем...
Габриэла позвонила сразу в дверь в десять утра. Дан с трудом проснулся, прокрутил в голове все, что было, будто пересказывал текст, который в школе непременно спросят. Поверить в то, что написано в тексте, он так и не мог, да и надо ли? Было холодно. Одеяло куда-то исчезло с кровати. Под кроватью его тоже не было. Открыть дверь.
Габриэла привела с собой смуглого религиозного сефарда в черной кипе и белой рубашке. Сефард поздоровался с Даном, кивнул ему и сразу подошел к
