окну.
Сефард стоял. Габриэла бегала вокруг него, что-то говорила про белую дверь в цвет мебели, про арку, про цену, тут, конечно же, не так много работы, это же не несущая стена, раз она внутри, она не может быть несущая, а потому работа совсем плевая и грех за нее драть. Сефард не двигался. Он бормотал молитву. Дан с трудом расслышал слова «Шма Исраэль».
Подрядчик дочитал все до конца, обернулся.
- Послушай, Габриэла, ты мне голову не морочь. Нет там никакой комнаты. Что там за чертовщина, а? Не буду я тут ничего делать, а тебе советую пойти к раву и все рассказать.
- Что? – Габриэла тупо смотрела на него. Как не комната? Комната! Что рассказать? Ну вот, - она подошла к окну, - комната же, ну! С белой мебелью!
- Послушай. Нет там комнаты. Я вижу кладбище. Не наше кладбище, а с крестами. Елки, кресты и снег. Много снега. Ты поняла? К раву иди, или на могилы праведников съезди.
Подрядчик ушел, Габриэла так и осталась с открытым ртом и смотрела на Дана.
- А ты? - наконец, сказала она, - ты видишь комнату? Правда же, он идиот, а там комната?
- Нет.
И Дан рассказал про небоскреб в Нью-Йорке.
- Да ты... да ты мне дом спалишь! – завыла вдруг Габриэла, - небоскреб в Нью-Йорке! Да это... Да это же тот, из «Близнецов»! А вдруг самолет сюда влетит и дома не будет! А у меня там белая мебель! Старинная!
Габриэла ревела в голос, размазывая слезы и тушь, Дан пытался ее утешить, говорил, что никаких «близнецов» давно нет, самолет уже прилетал, уже все хорошо и это совсем другой дом.
***
К раву Габриэла так и не пошла. Зато она стала приходить по ночам, когда Дан спал, или притворялся, что спал. (замок он так и не сменил, а только смазал, ключ теперь поворачивался легко). Хозяйка проходила на цыпочках к окну, перемахивала через подоконник, и возвращалась только к шести утра, задумчивая и счастливая.
Дан сидел у окна ранним вечером и смотрел, как над городом всходит солнце. На такой высоте казалось, что солнце сейчас влетит в окно, но оно пролетало мимо и поднималось еще выше. Дан завидовал квартирной хозяйке. Она может перелезть через подоконник и там гулять. А он сидит на каком-нибудь сотом этаже без шансов попасть в город. Разве что парашют раздобыть, да и то тут несколько раз шарахнешься об стену и ничего раскрыть не успеешь. Он даже думал, не вставить ли ключ изнутри, но пожалел Габриэлу.
Бутылка водки кончалась медленно, Дан отпивал каждый вечер только по рюмочке перед тем как сесть у окна. Габриэла тоже к ней иногда прикладывалась, отпивая всего глоток прямо из бутылки.
Однажды ночью входную дверь открыли ключом, когда Дан только лег спать. Шаги были тяжелые, не женские. Дан повернулся на бок и подглядывал из-под ресниц. Это вошел сефард-подрядчик. Дала ли Габриэла ему ключ, или он сам как-то исхитрился снять копию – не спрашивать же.
Сефард был в теплой куртке и маленькой шерстяной шапочке. Он помолился у окна и сиганул через подоконник. Наверное, потом он вернулся и вышел, Дан так и не дождался его возвращения и заснул.
На следующую ночь приходила Габриэла. Дан проснулся, когда она с криком запрыгнула обратно. – Ой мамочки, они меня чуть не догнали, они с пистолетами и говорят не по-нашему, ой что же это, Дан, ты не спишь, слышишь, я только хотела свою картину оттуда снять и сюда перенести, большая такая картина «мадонна какая-то там» под ней написано, а тут сигнализация как закричит, охранники с пистолетами ко мне, еле успела, Дан, там что ли музей?
Габриэла неделю после этого не появлялась, зато пришел подрядчик, только уже не в куртке, а в русском овечьем тулупе и в ушанке. Постоял на подоконнике, перекрестился – первый раз осторожно, с опаской поглядывая на свою руку, второй раз уже уверенней, на третий раз истово. Сказал громко – Ну, с Богом!. Исчез и больше не появлялся.
Габриэла пришла через неделю. Она уже не скрывалась, пришла днем и позвонила в дверь. Дан ее пустил, предложил чаю. Они попили молча чай с маковым пирогом из магазина, хлопнули по рюмочке, и Габриэла ушла через окно.
- Ты только картины там не трогай – крикнул ей вслед Дан. Она уже не слыщала.
Габриэла не вернулась. То ли охранники узнали ее и повязали, то ли просто вышла там через дверь и поселилась в городе, где говорят «не по-нашему» - Дан не знал.
Ночью Дану приснился вой самолета. Самолет выл под домом, будто под землей. Стены тряслись и были готовы сложиться. Этого не может быть, - думал Дан во сне, - я в каменном доме, а не в какой-нибудь картонной башне, этот дом стоит уже сто лет и выстоял землетрясение, он не упадет, не упадет. А самолет все гудел.
Наутро Дан посмотрел в последний раз на далекий и бесполезный город и пошел на кухню за молотком и досками.
Карнавал (Пуримшпиль)
...мимо шли:
ангелы с тяжелыми крыльями из перьев, ангелы с легкими крыльями из тюля, черти в черных плащах, черти в красных плащах , смерть с косой, разноцветные бабочки и куклы барби, спайдермены и тигры.
Они
поливали друг друга спреем с белой пеной, ели мороженое, фалафель, играли на гитарах и флейтах прямо на ходу и сидя на каменных бортиках, сидели за столиками уличных кафе, фотографировались, смотрели по сторонам, пускали мыльные пузыри, смотрели, как они улетают на небо.
Небо
было сегодня не одно.
Ави казалось, что он видит небо через гигантский мыльный пузырь. Над черными тучами плыли такой белизны облака, что на них было больно смотреть. Над белыми и полупрозрачными облаками через все небо протянулась радуга. Над радугой было еще одно небо, но у Ави заслезились глаза и он перестал смотреть вверх.
А дождя
еще не было. Запах дождя был, радуга была, а дождя не было. Ави подумал, что время расслоилось, как небо, и стало видно будущее после дождя, который еще не начался.
Запах дождя смешивался с запахом парфюма, дешевой маслянистой карнавальной косметики, алкогольных паров, шашлыка и медового трубочного табака.
Все это нахлынуло буквально пять минут назад, когда Ави перестал чувствовать резину своей маски. На Ави была обезьянья голова, которая натягивалась плотно от подбородка почти до макушки. Резиновая обезьянья морда скалилась, показывая красные зубы. Ави успел об этом забыть и улыбнулся пестрой бабочке лет трех. Бабочка отвернулась, уткнулась в мамин павлиний хвост и зарыдала. Ави виновато развел руками, поискал в кармане орешки, но нашел только шелуху.
Сколько лет он не гулял по центру города в Пурим? Года три? Нет, четыре. Да и сейчас ехал по совсем другим делам, но случайно обнаружил в багажнике своей машины эту обезьянью морду, отмыл, высушил и подумал – черт возьми, сколько лет...
Мимо прошли старушка и спаниель, оба в костюмах зебры.
Ави с трудом просунул сигарету в щель для рта и закурил. Проходящий мимо ангел богатырского роста засмеялся, показывая на него пальцем – смотрите, курящая обезьяна!
***
В кондитерской на углу улиц Яффо и Кинг Джордж почти все столики были заняты. Когда-то давно в этой стекляшке была пиццерия. Она закрылась после теракта. Новые хозяева, новое название – и здесь опять едят, - думал Ави, стоя в очереди за кофе, - это такой карнавал – сменили имя и можно не вспоминать, что здесь была смерть. А что, меняешь имя, и смерть тебя не найдет.
Место в углу у окна оказалось свободно. Ави взял кофе и кусок шоколадного торта и успел поставить свой поднос на столик у окна раньше, чем туда добежала девочка с кошачьими ушами. Он уже собирался стянуть маску и попробовать местный эспрессо, когда услышал писклявый и резкий голос:
- Ненавижу этот праздник, - голос вещал так, что его было слышно издали.
- Ненавижу. Что мы празднуем? Победу? Убийства?! Массовые убийства!
Ави осторожно обернулся. Говорила Царица Эстер. Да, именно царица Эстер в белом платье с розовыми оборочками, такие платья носят только младшие школьницы на утренниках. Ее собеседнику явно было стыдно за царицин громкий и визгливый голос . Он приложил палец к губам и что-то зашептал. Царицин сосед был без карнавального костюма, очки с приделанными к ним усами он успел снять положить на стол. Сосед без очков и усов все быстрее нашептывал что-то Царице, а визгливая Эстер набирала все больше воздуха в легкие, собираясь ответить. Казалось, еще один вдох – и она лопнет или улетит.
Ави вспомнил о своем остывающем эспрессо и второй раз взялся за маску.
- Нет, - это заговорил сатана в красном. Он пытался удержать свой посох, разрисованный черепами, на одном пальце , поэтому смотрел только вверх, - нет, мы празднуем избавление от смерти.
Слева за спиной Ави кто-то засмеялся. Существо в венецианской маске смерти смеялось неожиданно низким мужским голосом, хоть и выглядело как худенькая девочка-подросток. – Ну-ну, заметила Маска смерти, отсмеявшись, - ну-ну, - и погрозила всем косой из фольги.
- Все это ерунда! – царица Эстер больше не могла удерживать воздух в легких и резко выдохнула – все ерунда! О чем мы вообще говорим?! Пурим – религиозный праздник, а я не верю в Бога!
- Йоу! – отозвалась басом венецианская маска, - человек произошел от обезьяны?
Царица опять вдохнула.
- А что? – сатана в красном, наконец, уронил свой посох, - посмотри – вот сидит обезьяна. Сейчас ей придется превратиться в человека, чтобы съесть свой тортик, через резину тортик просто не влезет.
- Простите, а вы не скажете, где солнце? – спросила фиолетовая фея, - посмотрите, что на улице творится!
Ави посмотрел в окно. За окном солнца и правда не было, оно исчезло в желтой дымке пыльной бури. Только что небо было таким
