Чехов сохранил, хотя и в них есть серьезная доля преувеличения.
Проблематика произведений включает в себя и очень важный для Чехова, уже привлекавший его внимание вопрос о ложной картине мира и ложной оценке явлений.
Под этим знаком написан хрестоматийный рассказ 'Радость' (1883). Его первоначальное заглавие 'Велика честь', под которым он и был опубликован в журнале 'Зритель', более откровенно указывает на неадекватность восприятия героем 'радостного' события. С.51
Готовя текст для собрания сочинений уже в 90-е годы, А.П.Чехов снял 'гиперболическое сравнение Мити с человеком, '. Комментатором вновь подчеркивается гиперболический характер устраненного оборота как главная причина изъятия. Но другая, более очевидная и более выразительная гипербола в тексте сохранена: 'Испуганная лошадь, перешагнув через Кулдарова и протащив через него сани с находившимся в них второй гильдии купцом Степаном Луковым, помчалась по улице и была задержана дворниками' [С.2; 13].
Думается, что иные причины заставили Чехова убрать сравнительный оборот, скорее всего - слабая выразительность, стертость и неблагозвучие.
Поэтические штудии второй половины 1882 года не прошли бесследно для А.Чехонте, как и его обращение к серьезным, даже - драматическим сюжетам.
'Серьез' все активнее проникает в чеховскую ироничную, юмористическую прозу, становясь как бы ее 'вторым дном'.
В это время писатель создает немало текстов, в которых тропы используются подчеркнуто скупо и не играют существенной, концептуально значимой роли. 'Пьян, как стелька', 'падали, как мухи', 'болталась, как тряпка' - такие сравнения-штампы вновь мелькают в его произведениях начала 1883 года.
Вместе с тем сохраняется, изредка проявляясь, тенденция к освежению штампа, в основном - путем размыкания его устойчивой свернутой формы, развития, обыгрывания заложенных в нем, но утративших новизну сопоставлений, качеств.
В шутливом рассказе 'Отвергнутая любовь' (1883), описывая страдания и надежды 'прекрасного гидальго', пылкого испанца, поющего серенады под окном возлюбленной, ироничный повествователь использует такие обороты: 'Его песнь зажжет сердце неприступной, окно уступит напору маленькой ручки, послушной сердцу, и - дело в шляпе с широкими полями!' [С.2; 15].
Эти 'широкие поля' возвращают буквальный, первоначальный смысл идиоме, заставляя читателя осознать условность приема, актуализируют его. И в то же время - снижают эффект контрастного соседства банальных, но выспренних метафор и фамильярно-прозаичного 'дело в шляпе'.
Стремление освежить штамп усматривается и в сравнении из рассказа 'Исповедь' (1883): 'Волки и страдающие диабетом не едят так, как они ели...' [С.2; 28]. Нетрудно обнаружить в основе оборота общеязыковую конструкцию 'голодный, как волк', комично обыгранную попутным соотнесением серых хищников и больных диабетом - и тем и другим, по мнению героя-рассказчика, присущ незаурядный аппетит.
Меньшее впечатление производит не очень оригинальное, чисто количественное обновление другого штампа: 'Я чувствовал себя на шестнадцатом небе(...)' [С.2; 26]. С.52
Но в том же рассказе находим индивидуально-авторское сравнение: 'На душе было вольготно, хорошо, как у извозчика, которому по ошибке вместо двухгривенного золотой дали' [С.2; 26]. Сила этого оборота - в неожиданности открытия каких-то общих черт у весьма далеких друг от друга явлений.
И в 'Исповеди', и 'Отвергнутой любви', и в рассказе 'На магнетическом сеансе' (1883) ощутимо присутствие того же единого подтекста: 'все не то, чем кажется!'
Испанский 'гидальго' никак не ожидал, что его 'чудная, знойная' донна обругает певца за то, что он нарушает ее сон. И уж тем более он не ожидал такой двусмысленной угрозы: 'Если вы не перестанете, милостивый государь, то я принуждена буду спать с городовым' [С.2; 16].
И читатель не ожидал от рассказа с подзаголовком 'Перевод с испанского', что знойная донна заговорит языком современной ему дамочки, а своим грозным предостережением вернет его в Россию. И что последним будет слово 'Протокол'.
В 'Исповеди' эффект неожиданности ослаблен, поскольку читателю с самого начала ясно, что любезность сослуживцев, знакомых и родственников новоиспеченного кассира имела сугубо материальный исток.
В рассказе 'На магнетическом сеансе', уже своим названием отсылающем к проблеме иллюзий, крушение расхожих представлений превращается в цепную реакцию. Обманщиками, похоже, оказываются все.
Утрату иллюзий претерпевает и Макар Кузмич Блесткин из рассказа 'В цирульне' (1883), что подчеркивалось первоначальным названием 'Драма в цирульне'.
Описывая убогое заведение, повествователь создает ряд выразительных тропов:
'Цирульня маленькая, узенькая, поганенькая. Бревенчатые стены оклеены обоями, напоминающими полинялую ямщицкую рубаху. Между тусклыми, слезоточивыми окнами - тонкая, скрипучая, тщедушная дверца, над нею позеленевший от сырости колокольчик, который вздрагивает и болезненно звенит сам, без всякой причины' [С.2; 35].
Опорные точки описания - необычное сравнение, а также олицетворения, выраженные глаголом и художественными определениями: 'тщедушная дверца', колокольчик, 'который вздрагивает и болезненно звенит'.
Запоминается еще одно сравнение:
'У Эраста Иваныча половина головы выстрижена догола, и он похож на каторжника' [С.2; 37].
Трудно удержаться и не заметить, что такая мастерская работа с тропами предвещает гениальные чеховские находки более поздних лет. Готовились они здесь, в текстах, подавляющее большинство которых Чехов не включил в собрание сочинений. Данный рассказ вошел в марксовское издание с некоторыми изменениями, в том числе - с введением болезненно звенящего колокольчика, придающего произведению 'другой эмоциональный колорит'. С.53
Следует также подчеркнуть, что писатель счел контекст вполне способным усвоить это более позднее включение.
Чехов, конечно же, менялся, и довольно быстро.
В рассказе 'Женщина без предрассудков' (1883), в ряду других не слишком выразительных тропов, привлекает внимание такое сравнение: 'По спальной понесся и посыпался смех, похожий на истерический...' [С.2; 55]. Ничего необычного в нем нет, ни по форме, ни по содержанию, ни по функции в произведении.
И все же оно примечательно.
Спустя три с половиной года в письме М.В.Киселевой от 29 октября 1886 года Чехов, рекомендуя писательнице избегать штампов и экзальтации, заметит: '... слишком устарелый эффект...' [П.1; 270].
В чеховском рассказе данный штамп используется, конечно же, не совсем прямолинейно, обыгрывается как контекстом, так и введением в ту же фразу противоречащего истерике слова 'покатился', противоречащего, кстати, именно в связи с тем, что входит в ряд других штампов, обозначающих смех веселый, радостный.
Но пример, тем не менее, очень любопытный и - важный для понимания поэтической эволюции А.П.Чехова.
В том же письме он указывает на другую ошибку М.В.Киселевой: '... в Вашем начало совсем плохое... Рассказ драматичен, а Вы начинаете с в самом юмористическом тоне' [П.1; 270].
Рекомендация не менее интересная.
Тремя годами ранее А.Чехонте написал целый ряд произведений, дающих повод адресовать похожий упрек ему самому и не только за 'начала'. Данное обстоятельство было подробно рассмотрено в предшествующей главе книги.
Этот косвенный спор с 'собой вчерашним' говорит о радикальности перемен, определившихся к 1886 году.
Пока же перемены готовились, с ощутимой опорой на уроки летнего кризиса 1882 года.
Преемственность такого рода обнаруживается даже в мелочах.
Анекдотический рассказ 'Патриот своего отечества' заслуживает внимания не только тем, что герой
