Но избавиться как-то не получилось. Гоша после болезни присмирел и даже изъявил желание поработать:
— Ты чего-то там помочь просила?
— Если бы ты что умел! Ну, тележку мне на базар отвези.
Гоша повез.
Им встретился Валерий, пребывавший, как всегда теперь, в праздничном настроении.
— Привет живой рабочей силе! — язвительно поздоровался он с Гошей. И похвалил Татьяну: — Молодец, Таня! Умеешь мужиков использовать!
Гоша ощетинился.
— Мужик, тебя не трогают? — спросил он.
— Чего такое? — изумился Абдрыков, считавший себя весьма сильным, хотя жизнь неоднократно доказывала ему обратное.
— А того. Подержи, Таня!
Татьяна машинально подставила руки, принимая тележку, а Гоша шагнул к Абдрыкову, резко толкнул его, и тот бесславно свалился в канаву.
Лежа там, он обиженно кричал:
— Так я тоже сумею! Без предупреждения!
Гоша, смеясь, взялся за тележку и покатил ее.
— Радуется, как дурачок, — пробормотала Татьяна, косясь на него.
Мужа ей было не жаль, но видеть унижение человека, пусть даже никчемного, она не любила.
На рынке Татьяна привычно и безнадежно торговалась с Муслимом, а Гоша весело смотрел по сторонам.
— Надо же, сколько всего… Хороший базарчик… И барахлом торгуют…
С трудом оторвавшись от приятного зрелища, он вслушался в диалог Муслима и Татьяны — и ввязался:
— Черненький, ты не наглей! — сказал он Муслиму.
Муслим, человек сдержанный, хоть и южный (там вообще гораздо больше сдержанных людей, чем принято считать), умолк на полуслове, поиграл желваками на скулах и, проглотив ком в горле, спросил Татьяну:
— Он тебе кто?
— Да помогает… Дальний родственник.
— Скажи ему, пусть уйдет.
— Отойди, в самом деле, — попросила Татьяна.
— Не любим правду! — заключил Гоша, хотя никакой особой правды в его словах не было.
И отошел.
— Дикий он у тебя, — заметил Муслим.
— Из деревни, — оправдалась Татьяна.
— А есть ведь нормальные мужчины, — напомнил Муслим, улыбнувшись.
— Да есть, — вздохнула Татьяна, знавшая об этом скорее теоретически: ведь где-то они действительно должны быть.
— Так в чем же дело? — спросил Муслим.
— А в чем?
— Не понимаешь?
Татьяна поняла — по ласковому прищуру глаз Муслима и по их особенному блеску. Но сказала невинно:
— Где уж нам понять. Ладно, пошла я.
Она осмотрелась: где Гоша?
А Гоша шел по рынку изменившейся походкой: легкой и плавной. Походкой охотника. То ткань рубашки помнет, как бы оценивая прочность и качество, то ботинки пальцем щелкнет, будто проверяя износоустойчивость, а сам, между прочим, смотрит не на конкретные вещи, а на всё сразу. Видит: вот торговец засунул купюру в толстый бумажник, вот покупательница достала из кармана кофты портмоне…
А вот табачный ларек. Сигареты дело дорогое, наличности тут немерено. Гоша увидел в окошко, как продавщица в ларьке приняла очередные деньги от покупателя и положила их в коробку из-под обуви, где было уже довольно густо. Он прошел несколько раз мимо. Заглянул:
— Здравствуй, девушка!
— Привет, — отозвалась пятидесятилетняя девушка.
— Сигареты я у тебя прошлый раз брал, помнишь?
— Какие?
— Редкие. “Золотой колос” называются.
— “Золотое руно”?
— “Колос”.
— Не помню.
— Да вон они у тебя, наверху, — показал Гоша пальцем.
Продавщица посмотрела.
— Не вижу.
— Да вон, вон, ты так не достанешь, на табуретку встань.
Продавщица послушно встала на табуретку, осматривала стеллаж на задней стене, забитый разнообразными сигаретными блоками.
— Как ты говоришь? “Золотой колос”?
Продавщица обернулась, но не увидела покупателя.
И коробки с деньгами не увидела.
Охнув, вскрикнув, она спрыгнула с табуретки, выбежала из ларька и закричала:
— Вор! Вор!
Татьяна растерянно шла по рынку, толкая тележку и озираясь. Гоши не было, да и где его теперь увидеть: ловили вора. Крики, шум, люди мечутся. Тетка в цветастом халате, красная, зареванная, кричит:
— Такой лохматый, в желтой футболке! Всю дневную выручку… Паразит…
Татьяна аж похолодела.
Гоша ведь опять успел обрасти. И был в желтой футболке.
Вернувшись домой, она стала ждать.
И дождалась: вечером появился Харченко. С двумя милиционерами.
— Привет, — сказал он.
— Добрый вечер.
— Где сожитель?
— Какой он сожитель?
— А кто?
— Никто.
— Хорошо. Где этот никто?
— Не знаю. С утра не видела.
— А утром видела?
— Сам знаешь, видела. Доложили уж, наверно.
— То есть понимаешь, зачем я пришел?
— Ну, понимаю. Исчез он. Опозорил меня на всю жизнь, — сказала Татьяна.
— Может быть. Но, Таня, извини: служба есть служба. Обыск придется устроить.
— Какой еще обыск? Ты бы постеснялся при детях! — указала Таня на головы Толика и Кости, высунувшиеся из своей комнатки.
