характере которых она не имела представления. Ей было все равно, что это будет, вслед за лакеем она, пританцовывая, поднялась по громадной лестнице.
В своей комнате Колби обнаружила одежду самых разнообразных расцветок и остановилась в изумлении.
— Графиня Фаберже желает, чтобы для приема у герцогини де Реми сегодня вечером вы остановили свой выбор на одном из этих нарядов, — прочитала вслух записку горничная, забавно изображая французский акцент.
Айлин была симпатичной и честолюбивой девушкой, и Колби был по душе ее независимый характер. Барбара Мэйтлэнд предупреждала Колби, что Айлин отнюдь не подарок. Но Колби нравились преданность Айлин, самостоятельность и неизбывный юмор.
— Черт побери, — вскипела Колби. — Я не приму ни от кого нарядов.
Горничная подбежала к двери, выглянула наружу и вернулась взволнованной. С момента их встречи им так и не удалось установить обычной дистанции между госпожой и служанкой.
— Вы сегодня уже достаточно навредили репутации лорда Браунинга. Не усугубляйте ситуацию, — сказала Айлин. — Вы аристократка, леди Колби, а не уличный сорванец.
— Это не твое дело, моя девочка, — повысила голос Колби.
— Вы не захотели прислушаться к советам леди Мириам и леди Барбары по поводу бальных платьев, помните? — Айлин остановилась, чтобы перевести дыхание. — Портниха попросила показать ваши наряды и объявила, что они недостаточно роскошны для приемов, на которых вы здесь должны присутствовать.
— Как она смеет? — Колби могла позволять своей горничной вольности, но это уже переходило всякие границы.
— Я обещала леди Барбаре, что буду вас защищать, именно это я и делаю. Примерьте эти платья, — мягко сказала Айлин.
— Ты слишком много себе позволяешь. Что, если я решу отослать тебя домой?
— Я поеду, но у вас в этом доме не останется друга, чтобы блюсти ваши интересы и спасать вас от беды. — Айлин вела себя дерзко, но Колби понимала, что она права, и сдалась.
— Выбери мне что-нибудь одеть и дай мне принять ванну.
Барро и Браунинги прибыли в элегантный дом возле Триумфальной арки и были сразу же окружены множеством разряженных, величественных знатных дам и эксцентричных стариков из той аристократии, о которой Колби рассказывал полковник Мэрроу.
Бал был слишком шумным, комнаты переполнены народом, и, несмотря на дождь и холод на улице, было очень жарко. Колби с трудом выбралась от толпы. Радуясь короткой передышке после обязательных представлений, она бродила в полном одиночестве.
Она хотела найти зеркало, чтобы рассмотреть ожерелье и серьги, которые Нэвил подарил ей перед самым выходом из дома.
— Дорогая, как вам понравился маленький подарок Нэвила? — спросил Андрэ.
Он внимательно рассматривал серебристое платье Колби в поисках аметистов.
Андрэ знал, что Нэвил с его огромным богатством мог осыпать свою жену драгоценностями. Но, похоже, их можно было пересчитать по пальцам. Этот брак был очень странным и постоянно будоражил его интерес. Его ничто не останавливало спросить у Нэвила, в чем дело, но это было бы не так интересно, как разузнать обо всем самому.
Андрэ спросил об ожерелье. Колби пристально посмотрела на Нэвила. Ей меньше всего хотелось получить от него подарок, тем более в качестве фальшивой демонстрации супружеской привязанности перед его друзьями.
— Неужели, Андрэ, для тебя нет ничего святого? — Нэвил достал из своего камзола коробочку с драгоценностями и передал ее Колби. Он хотел вручить их ей раньше, зная, что Андрэ не преминет поднять этот вопрос, но не смог найти подходящего момента или необходимых слов. По правде сказать, он боялся, что она откажется принять их и опять опозорит его. Нэвил и так был в ярости из-за того, что Колби не носила драгоценности, которые ей дала его мать.
Он был прав, боясь реакции Колби на подарок, но, окруженная Барро и слугами, она сдержала себя. По настоянию Риты Нэвил надел ожерелье на шею Колби, еще более удрученный тем, что при прикосновении к ней пальцы его дрожали. Она становилась все более и более желанной, и, вопреки своей воле, всякий раз, когда он видел ее, ему хотелось оказаться с ней в постели.
Колби почувствовала, что его пальцы, прикасавшиеся к ее шее, были горячими и дрожали, как крылья бабочки, но ей и в голову не могла прийти причина этого. Она подозревала, что Андрэ сыграл какую-то роль в этой покупке, и ей стало грустно.
Однако теперь, на балу, вдали от всех в ней проснулась женщина, и ей захотелось увидеть на себе первые в жизни драгоценности, подаренные ей мужчиной. Семейные аметисты, которые ее заставила взять леди Мириам, никогда не станут ее собственностью, и, когда она их надевала, кожа ее горела от стыда. Она была убеждена, что все невесты Браунингов выходили замуж по любви. Ее брак был ничто. В конечном счете, эти аметисты были семейной реликвией и они должны вернуться на свое постоянное место. Но эти камни она имеет право носить. Если ей повезло, она, быть может, уже носит в себе будущего Браунинга.
Колби проскользнула в боковую комнату и отыскала зеркало. К своему изумлению, она нашла странное удовольствие в прикосновении к резным камням, сделанным для какой-то женщины, которую давно-давно любил какой-то мужчина. Горло ее сжалось от невыплаканных слез. Впервые в жизни Колби хотелось, чтобы ее баловали и ласкали так, как женщину существовавшую в ее воображении. Но это лишь безнадежная мечта! Она никогда не чувствовала себя привлекательной. Слишком многие молодые офицеры, которых она с презрением и довольно резко отвергла, говорили ей об этом, и она в это поверила. Ее мать внушала почему-то ей то же.
Сейчас Колби не могла понять, что с ней происходит. Она была уверена, что впервые приняла на себя ответственность за свою семью, хотела, чтобы так и оставалось. Будущее представлялось безрадостным. Месяц назад она приняла важное решение и собиралась придерживаться его, невзирая ни на какие трудности.
Сколько бы времени это ни заняло, каких бы жертв ни потребовало, в один прекрасный день она вернет Нэвилу Браунингу все, что он дал ей, до последнего пенни. Только тогда она освободится от человека, мысли о котором преследовали ее в моменты пробуждения и отравляли ей сны. Печальная, она вернулась в бальный зал.
Колби уже засыпала, когда почувствовала, как кровать прогнулась под тяжестью Нэвила. Она легла час назад, дрожа при мысли, что отослала Нэвила прочь навсегда, и в панике от того, что он может прийти и настаивать на своих правах.
Она не могла знать, что происходило в комнате за дверью.
Нэвил ходил взад и вперед по своей гардеробной, стараясь решить, что делать. Он хотел Колби, как ни хотел ни одну женщину со времен Грэйсии. По правде сказать, он не мог вспомнить ни одной женщины, которая бы увлекла его так, как она. Но она сказала ему, что ни капельки не хочет его, и он поверил ей.
Нэвил был далек от того, чтобы считать себя святым. Он пил, блудил, бросал женщин, но он никогда не навязывал себя насильно ни одной из них.
Видит Бог, Колби мучила его с того самого момента, когда он впервые ее увидел. В ней было все, чего, как ему казалось, он не желал видеть в жене в те редкие моменты, когда пытался вообразить себя женатым. После Грэйсии ему казалось, что он не выносит способных постоять за себя, прямодушных, воинственных женщин, а теперь он страдал по чертовке.
Нэвил задул свечу и попытался уснуть, но в своих мыслях он слишком явственно представлял лицо и тело женщины, находящейся в соседней комнате. За несколько секунд он был полностью возбужден. В этом состоянии он пришел к ней в постель.
Они вели немую войну. Два великолепных тела сражались за свое превосходство и удовлетворение без единого слова и нежного шепота, не беря пленных, не прося пощады и не щадя друг друга. Каждый из
