Передышка

Ну-ка разберемся, что это со мной происходит? Целый день я все повторяю и

повторяю про себя одну и ту же фразу: «Так она, оказывается, поссорилась с

женихом». И всякий раз мне становится весело и легче дышится. Зато с того самого

дня, когда выяснилось, что я еще не выжат, тревога не оставляет меня, я чувствую

себя эгоистом. Ну и пусть, все равно, так, по-моему, лучше.

Среда, 1 мая

Сегодня самый томительный за всю мировую историю международный день

трудящихся. И вдобавок серый, дождливый, не по времени зимний. На улицах никого

и ничего, ни людей, ни автобусов. Я один в своей комнате, на широкой супружеской

кровати, с которой никак не могу расстаться, в темной, гнетущей вечерней тишине.

Скорей бы уж утро, в девять часов я сяду за свой стол в конторе и буду время от

времени косить глазами налево, на беззащитную, съежившуюся, печальную фигурку

за соседним столом.

Четверг, 2 мая

Говорить с Авельянедой я не буду. Во-первых, не хочу ее пугать; во-вторых, я

не знаю, в сущности, что сказать. Надо сначала самому понять толком, что со мной

происходит. Не может быть в моем возрасте, чтобы вот так вдруг явилась девушка,

вовсе даже и не красивая, если приглядеться, и стала центром существования. Я

ВОЛНУЮСЬ как юноша, это правда; но я смотрю на свою дряблую кожу, на морщины

37

вокруг глаз, вены на ногах, слышу по утрам свой старческий кашель (если не

откашляться, не начнешь день, легкие дышать не хотят) и понимаю, что никакой я не

юноша, а просто смешной старикан.

Чувства мои оцепенели двадцать лет назад, когда умерла Исабель. Сначала

было больно, потом наступило безразличие, потом — ощущение свободы и, наконец,

отвращение к жизни. Долгое, глухое, монотонное отвращение. О да, все это время я

продолжал встречаться с женщинами. Но всегда мимолетно. Сегодня познакомился

в автобусе, завтра встретился с инспекторшей, проверявшей наш отдел, послезавтра

—с кассиршей из фирмы «А. О. Эдгардо Ламас». Никогда ни с одной — дважды. Что-

то вроде бессознательного стремления не брать на себя обязательств, не впускать в

свою жизнь обычную, более или менее прочную связь, как у всех. Почему так? Что я

хотел оградить? Память об Исабели? Не думаю. Я вовсе не считаю себя трагическим

героем, свято соблюдающим клятву верности, которой, кстати сказать, никогда не

давал. Свою свободу? Может быть. Свобода—это всего лишь другое название для

моей инертности. Сегодня сплю с одной, завтра—с другой, и никаких проблем.

Попросту говоря, примерно раз в неделю удовлетворяется потребность, и больше

ничего,— все равно что есть, мыться, освобождать желудок. С Исабелью было по-

другому, мы ощущали единение, наши тела словно сливались в одно, безошибочно и

мгновенно реагировала она на каждый мой порыв. Как я, так и она. Будто танцуешь

всегда с одной и той же партнершей. Сначала она откликается на каждое твое

движение, потом начинает улавливать каждое намерение. Ведешь ты, но

выполняете па ты и она вместе.

Суббота, 4 мая

Анибаль звонил. Завтра увидимся.

Авельянеда не пришла на работу. Хаиме попросил у меня денег. Никогда

раньше такого не бывало. Я спросил, для чего ему деньги. «Не могу сказать и не

хочу. Даешь в долг — давай, нет — пусть у тебя останутся. Мне совершенно все

равно».— «Все равно?» — «Да, все равно, потому что ты ростовщические проценты

берешь — я должен душу перед тобой наизнанку выворачивать, выкладывать все о