туфля, чайка, твои брюки, туча, все».— «И тебе это нравится? Этого достаточно?»
— «Во всяком случае, внушает почтение».— «А мне нет. Не могу я представить
себе бога в виде большого анонимного акционерного общества».
Эстебан уже встает. Болезнь его принесла немалую прибыль, как ему, так и
мне. Два или три раза мы поговорили попросту, по-настоящему откровенно. Иногда
говорили даже об общих вопросах, и тоже, естественно, без взаимного раздражения.
Так, значит, я боюсь, что через десять лет она наставит мне рога?
76
Вигнале. Встретились на Саранди. Выхода не оставалось, пришлось
выслушать его излияния. Вид у него был несчастный, я потерял в какой-то момент
бдительность, и в результате мы очутились у стойки с чашечками кофе в руках.
Громким голосом — обычная его манера вести доверительные беседы — Вигнале
поведал мне дальнейшие перипетии своей идиллии: «Ну до чего же не везет, черт
побери! Жена нас застала, можешь представить? Не то чтобы уж совсем, как
говорится, в разгар преступления. Мы только целовались. Но ты не представляешь,
какой крик подняла моя благоверная. В ее доме, под ее кровом, мы, которые едим ее
хлеб. И я, ее муж все-таки, чувствовал себя просто жалкой букашкой. Эльвира же,
наоборот, отнеслась к делу очень даже спокойно и тотчас придумала шикарное
объяснение: она и я всегда были словно брат с сестрой, мы поцеловались по-
родственному, ничего особенного. Тут я понял, что ко всему я еще и кровосмеситель,
а супруга между тем орет на чем свет стоит. «Не думайте, что вы хорошо устроились,
— кричала она, — что я буду помалкивать, как твой недоделанный Франсиско». И тут
же кинулась к теще, к соседям, к лавочнику. Через два часа весь квартал уже знал,
что «эта стерва» пыталась отбить у нее мужа. Эльвира же со своей стороны весьма
энергично заявила мужу, что ее оскорбляют и она больше ни одной минуты не
останется в этом доме. Однако же осталась еще часа на три, в продолжение которых
сделала мне ужасную пакость, в полном смысле слова ужасную пакость. Видишь ли,
Франсиско, он на все согласен, он человек не опасный. Но моя супруга вопила,
кричала, то и дело бросалась на Эльвиру. И та, видимо со страху, знаешь что ей
сказала? И кому, дескать, только в голову придет обратить внимание на такую дрянь.
Ты подумай! Хуже всего то, что благоверную мою эти слова убедили, она сразу же и
утихла. Нет, ты только подумай! Клянусь, этого я Эльвире никогда не прощу! Пусть
убирается куда подальше вместе со своим рогоносцем. Хватит! В конце концов,
знаешь, она вовсе не так хороша, как мне показалось сначала. И потом, я вот что
теперь понял: раз уж я все равно теперь неверный муж, так лучше заведу себе
какую-нибудь помоложе да посвежее и чтоб дома никто ни о чем не догадывался, это
главное, я уважаю святость домашнего очага. И опять же старуха моя — зачем ее
волновать, бедняжку».
Она рядом со мной, она спит. Я пишу на листке, нынче вечером вложу его в
77
дневник. Сейчас четыре часа, кончается сиеста.
Я начал сравнивать ее с Исабелью, начал с этого, а кончил совсем другими
мыслями. Вот она здесь, рядом со мной. На улице холодно, а в квартире хорошо,
даже жарко немного. Ее тело почти обнажено, одеяло и простыня сбились на
сторону. Я стал сравнивать ее тело с телом Исабели, как я его помню. Конечно, в те
времена все было иначе. И Исабель не была худенькой, я помню крупную ее грудь,