«Девальвация» — с актуальным подзаголовком, но все тот же старый коняга-«аристократ» борозды не испортил. Вроде, прежнего Трофима слышим, только — более равномерный разброс грустного и смешного. Только — больше света стало. (Рассказывают, что общение с артистом творит с людьми чудеса. «Правда ли, будто приятели твои поголовно пить бросают?» — «Правда, а один недавно с героина слез. Получилось у человека и слава Богу».) Только — сочнее, живее инструментал: аккомпаниаторами были сами легендарные «Братья Жемчужные».
«Резанов и компания — славные дядьки, — говорит Трофим. — Встретили меня в Питере поговоркой собственного сочинения: «Есть привычка на Руси пить по средам «Хеннесси». Под этот дружеский аккорд пытались пристрастить меня к рыбалке. Я мотался с ними 3 часа по Финскому зали-ву — чуть яйца себе не отморозил! Ничего так и не поймали. А они говорят, мол не понял я смысла рыбалки, потому как не пью».
В Питере небо — ниже некуда. Теперь я понимаю, отчего Есенин там повесился. Темп жизни совершенно иной, не как в Москве с ее суетой, беготней: глаза в глаза некогда посмотреть. А питерская жизнь — как замедленная съемка. Но люди там живут очень хорошие, вдумчивые — у них есть на это время.
Девчонки в Питере — классные! Однажды пацаны подогнали — за счет профсоюза. В Москве бы что было? Ну, приехали — такса пошла — тариф кончился — разбежались. А там одна только вошла
— и сразу фотографии своего сына, который в детсад ходит, показывает. Я даже под конец вечера стал переживать из-за того, что его в этом саду обижают... На следующий день пригласила меня щи попробовать. Как-то более по-русски все, что ли...»
Грешен Трофим, как и все. «Куда тебе в монахи. Твое место в миру, — присоветовал ему один умный человек. — Ты же любой монастырь развалишь в момент». Человек сомневающийся, он и к Богу пришел не сразу:
«В первый раз Церковь показалась мне просто организацией, вроде КГБ. Помню, в 90-м, когда я служил в церкви, священник на 600-м «Мерседесе» к нам приезжал. «Все у вас нормально?» — спрашивал. И уезжал. Он с братвой солнцевской через церковный счет бабки перекачивал. Такой был — весь на понтах. Вечно прихожанок исповедовал — в индивидуальном порядке.
Меня, грешного, Господь, может, и помилует, а вот попа-лицемера точно нагнет и отымеет по полной программе».
Напоследок об интересном совпадении хочу рассказать. Каюсь, люблю подобные штуки. Не ищу целенаправленно, но сам натыкаюсь. Дело в том, что мы с Трофимом одинаково любим рок-музыку. Не знаю, как он относится к творчеству Александра Башлачева, коего считают рок-бардом, а мне — очень... Среди множества произведений, ставших классикой русского рока, есть у него... вальс. «Грибоедовский» называется. Сюжет таков: живет в селе водовоз по фамилии Грибоедов. Живет, как все. Пьет, воду возит. Однажды приехал в сельский клуб экстрасенс. По ходу сеанса стал выкрикивать добровольцев. Грибоедов и вызвался.
Ввел его гипнотизер в транс и привиделось водовозу, будто не на заплеванной клубной сцене он стоит, а Наполеоном командует Аустерлицким сражением.
...Но бой отгремел свое: вывели Грибоедова из транса, да, видать, не до конца:
..
Сергей Трофимов тоже любит рок и вальс. Но он говорит, что не слышал этой песни Башлачева. Его не рассчитавший похмельную дозу кочегар Василий Панкратов из песни «Василий» не переведывался с магией. Однако: время — начало прошлого века:
Пусть где у Башлачева фантастика, мистика, там у Трофима — реальней не бывает. Но: один вальс, одна болезнь — «белая горячка», да бедола-га-Россия. Один финал.
«Русский шансон», русский рок — не все ли едино?
Боже мой! Сколько уже лет прошло? Двадцать, кажется. Вилли Токарев... Многие из вас (и здесь автор присоединится) подумают с грустной теплотой: ба! да это же толика кайфа нашей юности! С ним мы устраивали шумные застолья, когда печень была еще здоровой; с ним и 302-й «Электроникой» или «Карпатами» бродили веселой компанией по темным парковым дорожкам. Современник «Жемчужных» и Розенбаума, Гулько и Шуфу-тинского, он уже в 80-х стоял на одной полке с ними и — с Галичем, Высоцким, Северным. Словно улетая с ним на берега Гудзона, мы от души угорали оттуда над нашим брежневско- черненковским маразмом, пока дядюшка Андропов не подзавин-тил гайки. Запрещенные записи, которые слушала вся страна — это тоже Вилли Токарев.
Фарца, шмотки, чейнч, японский двухкассетник, видак, глянцевые заграничные журналы, «вражьи голоса», «Сева-Сева Новгородцев...». И Токарев для нас был оттуда же — из той жизни, в СССР огражденной заборами посольств и дипкор-пусов. В которых, правда, были лазейки, ведшие... на помойки. ...И менялись латинского шрифта газеты и журналы с фотографиями последних моделей «БМВ» и самолетов «Локхид» на халявные, с выставки в Сокольниках, значки и проспекты тракторной фирмы «Катерпиллер».
Стоит признать: мы, советские дети, тогда безумно любили Штаты. Любили и долюбились до того, что имеем. Когда нам было лет по 13, мы с приятелем регулярно совершали троллейбусные экскурсии на тогдашнюю улицу Чайковского, к посольству США — поглазеть на морских пехотинцев, как иные ездили на Красную площадь смотреть смену караула. А потом, отвздыхав с добрый час в аппаратурной комиссионке неподалеку от посольства, мы жевали в ближайшей шашлычной куски жилистого мяса, политые кислой жидкостью красного цвета.
###
Когда в начале 80-х Вилли Токарев внезапно сорвался, примчался с того берега зажигательными
