«Всех убиенных помяни, Россия…»

И каждый раз рыдали в хоре,
И вздрагивало каждый раз
Слегка прищуренное море
Твоих необычайных глаз…

1923

* * *

В больном чаду последней встречи
Вошла ты в опустевший дом,
Укутав зябнущие плечи
Зеленым шелковым платком.

Вошла. О кованые двери
Так глухо звякнуло кольцо.
Так глухо… Сразу все потери
Твое овеяли лицо.

Вечерний луч смеялся ало,
Бессвязно пели на реке.
Ты на колени тихо стала
В зеленом шелковом платке.

Был твой поклон глубок и страшен
И так мучительна мольба,
Как будто там, у райских башен,
О мертвых плакала труба.

И в книге слез, пером незримым
Отметил летописец Бог,
Что навсегда забыт любимым
Зеленый шелковый платок.[30]

Гельсингфорс, 1920-е гг.

* * *

Что мне день безумный? Что мне
Ночь, идущая в бреду?
Я точу в каменоломне
Слово к скорому суду.

Слово, выжженное кровью,
Раскаленное слезой,
Я острю, как дань сыновью
Матери полуживой.

Божий суд придет. Ношу
 Сняв с шатающихся плеч,
Я в лицо вам гневно брошу
Слова каменного меч:

«Разве мы солгали? Разве
Счастье дали вы? Не вы ль
На земле, как в гнойной язве,
Трупную взрастили быль?

Русь была огромным чудом.
Стали вы, — и вот она,
Кровью, голодом и блудом
Прокаженная страна.

Истекая черной пеной
Стынет мир. Мы все мертвы.
Всех убили тьмой растленной
Трижды проклятые вы!»

Божий суд придет. Бичами
Молний ударяя в медь,
Ангел огненный над вами
Тяжкую подымет плеть.

1924

* * *

Это было в прошлом на юге,
Это славой уже поросло.
В окруженном плахою круге
Лебединое билось крыло.

Помню вечер. В ноющем гуле
Птицей несся мой взмыленный конь.
Где-то тонко плакали пули,