– Хорошо, если тебе угодно.
– Придут полицейские. Мои друзья. Люди, с которыми я работаю. Увидят шрамы и все поймут.
Он вгляделся в рябую поверхность кожи.
– Не надо быть полицейским, чтобы понять, что это.
– Не заставляй меня краснеть, Хэнк. Мне и так уже пришлось сказать начальнику, что ты наркоман.
– Сожалею.
– Да уж, – вздохнула Лена, не зная, что добавить. Она боролась с искушением унизить его. Вместо этого она вдруг сказала: – Я не в настроении вести задушевные разговоры.
– Жаль, – ответил Хэнк, однако не ушел. – Нам надо обсудить, что ты будешь делать с прахом сестры.
– Не сейчас.
– Я говорил с Нэн…
– Мне плевать, что об этом думает Нэн, – оборвала его Лена.
– Она была ее любовницей, Ли. Они жили вместе.
– Мы тоже жили вместе, – напомнила Лена. – Она была мне сестрой, Хэнк. Ради Бога, я не отдам ее Нэн Томас.
– Она очень хороший человек.
– Не сомневаюсь.
Хэнк крутил в руках бутылку.
– Нельзя оставлять ее в стороне только потому, что тебе неловко, Ли. – Он сделал паузу. – Они любили друг друга. Ну почему тебе так сложно это признать?
– Признать? – рассмеялась Лена. – А что тут отрицать? Они вместе жили. Вместе ездили в отпуск. – Она вспомнила сальности Гордона. – Об этом знал весь их чертов колледж. Какая теперь разница?
Хэнк решился.
– Не знаю, малышка. Ты ревновала ее?
– К кому? – вскинула голову Лена.
– К Нэн.
Лена захохотала.
– Глупее от тебя ничего не слышала.
Хэнк пожал плечами:
– Ты долго держала Сибилл при себе… Когда она встретила кого-то другого, естественно, ей стало сложно находиться с тобой.
Лена открыла рот от изумления. Хэнк сам нарывался на перебранку, которой она старалась избежать.
– Ты думаешь, я ревновала к Нэн Томас потому, что она трахала мою сестру?
Хэнк сморщился от таких слов.
– Считаешь, их отношения этим и ограничивались?
– Я не знаю, что между ними было, Хэнк, – сказала Лена. – Мы не обсуждали эту сторону ее жизни, ясно?
– Знаю.
– Тогда зачем ты поднял этот вопрос?
Он помолчал.
– Ты не единственная, кто потерял Сибилл.
– Я это и не утверждала! – крикнула Лена, поднимаясь.
– Но ты себя так ведешь, – возразил Хэнк. – Послушай, Ли, может, тебе стоит с кем-нибудь поговорить об этом?
– А мы сейчас с тобой чем занимаемся?
– Не со мной, – нахмурился Хэнк. – Где тот парень, с которым ты встречалась?
Лена усмехнулась:
– Мы с Грегом расстались год назад, да и вряд ли бы мне захотелось поплакать ему в жилетку.
Лена вышла из кухни, поднялась в спальню и хлопнула дверью.
Шкаф был набит костюмами и широкими брюками, но она достала черное платье. Вытащила гладильную доску, однако зацепилась за шнур утюга и уронила проклятую железку себе на ногу.
– Черт!.. – прошипела Лена.
Села на кровать, потирая пальцы. Это Хэнк виноват: вывел ее из себя. Он всегда так поступал. Навязывал свою философию великодушия и любви к ближним, привитую ему обществом «Анонимных алкоголиков». Если ему хочется так жить, если ему необходимо так жить, чтобы не сорваться на наркотики и не упиться до смерти, – пожалуйста, но у него нет права навязывать свои взгляды Лене.
А насколько смешон его вывод, что Лена ревновала к Нэн! Всю свою жизнь Лена пыталась помочь Сибилл стать самостоятельной: читала вслух задания, чтобы не ждать брайлевский перевод, помогала готовиться к экзаменам и ставить эксперименты. Она все делала ради Сибилл, ради того, чтобы сестра встала на ноги, нашла работу, зарабатывала себе на жизнь.
Лена разложила гладильную доску и взяла платье. Разгладила ладонями ткань и вспомнила, когда последний раз надевала его. Сибилл попросила отвести ее на вечеринку факультета в колледже. Лена удивилась, но не отказала. Существовала четкая грань между преподавателями колледжа и горожанами, и Лене было неуютно среди людей, которые не просто окончили высшее учебное заведение, но и претендуют на ученую степень.
Сибилл, напротив, была в своей стихии. Она стояла в самом центре группы, разговаривая с преподавателями, которые увлеченно слушали ее. Никто не пялился на нее, как в отрочестве. Никто не смеялся над ней и не острил по поводу слепоты. Впервые Лена поняла, что Сибилл в ней больше не нуждается.
Нэн Томас не имела никакого отношения к этому открытию. Хэнк ошибался. В тот день Сибилл стала независимой. Она умела о себе позаботиться. Она могла передвигаться. Несмотря на слепоту, она была в некотором смысле зрячей. Сибилл хорошо разбиралась в людях, поскольку внимательно слушала, как они говорят. Она улавливала малейшие изменения в голосе, когда они начинали лгать или когда были опечалены. Она понимала Лену, как никто.
В дверь постучал Хэнк.
– Ли?
Лена вытерла нос, заметив, что плачет. Она не встала открыть дверь.
– Что?
Приглушенным, но достаточно четким голосом он произнес:
– Я сожалею о том, что сказал, солнышко.
Лена сделала глубокий вдох.
– Ничего страшного.
– Я беспокоюсь о тебе.
– Я в порядке, – заверила Лена и взяла утюг. – Буду готова через десять минут.
Дверная ручка закрутилась, затем вернулась в начальное положение. Хэнк зашагал вниз по лестнице.
Молельный дом был набит друзьями и коллегами Сибилл. После десяти минут рукопожатий и принятия соболезнований от незнакомых людей Лене стало не по себе. Она готова была взорваться от того, что вынуждена стоять тут так долго и делить свое горе с чужими. Помещение словно давило на нее, кондиционер работал так, что некоторые надели куртки, а Лена истекала потом.
– Привет, – сказал Фрэнк, взяв ее за локоть.
Лену удивило это прикосновение, но она не убрала руки. Как хорошо, что можно поговорить со знакомым.
– Слышала, что произошло? – спросил Фрэнк, косо взглянув на Хэнка.
