— А когда снимут бинты?
— Понятия не имею.
— А узнать-то тебя хоть можно?
— А тебе-то какое дело? Очень соскучился?
— Дело в том, что Джина в следующую пятницу устраивает прием — со свечами, белыми скатертями, ну и все такое прочее. Ее назначили заведующей отделом в музее. Придет куча ее подруг и коллег. Будут, между прочим, шикарные дамочки. Хорошо, если бы ты мог показать не только торс, но и свое лицо. Не слишком много я от тебя требую?
— Ты не поверишь, но в данный момент…
— Знаю, знаю, «армия», самолюбие, нет времени и т. д. и т. п. В общем, если к следующей пятнице не приведешь себя в более или менее приличный вид, мы на тебя обидимся. Понял?
— Понял.
— Что слышно о нашем мачо?
— Много и громко. Сегодня утром распевал в душе «Нет страны чудесней», а в данный момент приводит в идеальный порядок мою кухню.
— Шутишь?
— Да нет. Он жив и здоров.
— Ну ладно, расскажешь в другой раз. Спешу к клиентам. Отмечаем небольшую годовщину — три года фирмы «Мороженое от Слибульского». Кто бы мог подумать!
— Поздравляю. Кстати, насчет конфет. Ты, кажется, прав. Здесь что-то есть.
— Хм, — довольно пробурчал он, и мы договорились, что до пятницы еще созвонимся.
Ромарио в кухне оттирал чистящим порошком раковину.
Он снял ботинки и носки и засучил рукава рубашки. Еще день-два, и он будет ходить голым по квартире, распевать свои дурацкие песенки, чистить, мыть. Искоса взглянув на меня, он не без самодовольства заметил:
— Все-таки и от меня есть какая-то польза.
— Не сказал бы, что очень большая. Слушай, Ромарио, я не выхожу из игры, имей в виду. Если это тебя не устраивает, могу справиться и без твоей помощи.
Он сник и, держа в руке губку, сказал:
— Я только предложил свой вариант. Это в твоих же интересах. Смотри, как они тебя отделали. Что сказал врач? Ты еще легко отделался. А теперь…
Не знаю, действительно ли он не заметил, что вода из губки капает на его босые ноги, или просто делал вид, что не замечает, чтобы подчеркнуть свое разочарование. Я вообще не понимал, когда Ромарио притворяется, а когда бывает искренним.
Я вытащил из кармана брюк остатки наличности — две сотенные и несколько купюр по десять марок, положил их на кухонный стол и сказал:
— Сегодня ты поищешь гостиницу, а завтра сообщишь мне, где тебя можно застать в ближайшие дни. Извини, но иначе не получается.
Однако отделаться от него было не так-то просто. Последовали упреки, предложения, нападки, выжимания слезы и множество вариаций на тему сломанной руки, пока, в конце концов, он не сдался, осознав, что спорить со мной бесполезно. Когда немного погодя Ромарио тихо закрыл за собой дверь, подчеркивая тем самым, как жестоко я поступил, выгнав такое тихое и безропотное существо на улицу, я чуть было не прослезился. Потом принял некоторые меры предосторожности: выставил за дверь батарею пустых бутылок, сложил у кровати все имеющееся у меня оружие, достал из шкафа бронежилет и повесил его на ручку оконной дверцы. Затем перетащил телевизор в спальню, принял таблетку от боли и улегся в кровать посмотреть французский фильм. Когда пошли титры в конце фильма, я выключил телевизор и свет.
Был субботний вечер. Из квартиры торговца овощами раздавались звуки шлягера «Иди в мой вигвам, вигвам…». Наверно, он считал эту попсу очень возбуждающей. Потом все шло по полной программе: вой собаки, хлопок пробки, все та же пластинка, собственное музыкальное сопровождение, снова лай собаки. Около двух часов ночи дверь захлопнулась и наступила тишина.
ГЛАВА 9
Следующие два дня я провел в постели. Никто не прерывал моего постельного режима, состоящего из лежания перед телевизором, поедания фасолевого супа и шоколадного мороженого. За окном моросил дождь, и прогноз погоды не обещал ничего хорошего до самого конца недели. Для человека с разбитой рожей такая погода как раз то, что надо. Лишь один раз я вздрогнул, когда зазвенел рэкетирский мобильник. Пришло СМС-сообщение, что план срочно отменяется.
В полдень во вторник я почувствовал, что прихожу в себя, и позвонил албанцу. Мы познакомились с ним пять месяцев назад на турнире по бильярду, а потом вместе выпили по нескольку рюмок анисовой водки. Вскоре после этого я узнал, что две его дочери поступили в ту же дорогую частную школу-интернат, в которой учился и сын налогового консультанта Слибульского. По рассказам налоговика, девочкам там приходилось не сладко. Классный наставник в присутствии других учеников постоянно придирался к ним, считая верхом педагогичности регулярно подчеркивать албанское происхождение как причину недостатка их школьных достижений, хотя обе девочки родились во Франкфурте и каникулы проводили чаше во Флориде, чем в Албании. Все же при ежемесячной плате за обучение в две тысячи марок плюс прочие расходы можно претендовать на учителя не столь дремучего, как этот.
Вообще-то вопросы справедливости в элитных учебных заведениях меня не особо волновали, но в данном случае появлялась возможность завязать более тесные отношения с албанцем. После того как я поимел форменный допрос от личного охранника и секретаря албанца о цели моего звонка, к телефону подошел сам шеф. Я рассказал ему о трудностях, которые испытывают его дочки в интернате, о чем он, по- видимому, услышал впервые. Очевидно, девочки стыдились рассказать отцу о своих проблемах. Как это часто бывает в жизни, стыдятся не те, кому должно быть стыдно, а совсем другие. Я постарался создать у албанца впечатление нужного человека, который будет и впредь информировать его о том, как протекает жизнь его детей в интернате. В конце разговора он сердечно поблагодарил меня и дал номер своего мобильника. В моей работе такой номер был дороже золота. Что дальше стало с учителем, я точно не знаю, но от занятий в классе его вскоре отстранили.
Я обменялся с албанцем несколькими фразами относительно успеваемости его дочерей. Оказалось, что их оценки с некоторых пор стали значительно выше. Потом я рассказал ему в общих чертах, не называя имен и адресов, что мне известно об «армии». Албанец отличался сдержанностью не только как главарь банды. В жизни он тоже был малоразговорчив. Если речь шла не о его дочерях, то разговаривать с ним по телефону было все равно, что лупить теннисным мячом по стенке. Сейчас его тон был верхом любезности и мелодичности, хотя больше напоминал звук покачивающейся на ветру перекошенной двери.
— Мне нужно несколько дней, чтобы выяснить структуру их организации, кто чем занимается, кто за что отвечает и сколько еще будет существовать их банда. А потом можно будет их прихлопнуть.
— Ладно, подождем несколько дней, а потом накроем.
— Они занимают небольшую фабрику. Чтобы накрыть их, нужно не менее сорока человек.
— Сорока?
— Но бойни допускать нельзя. Вы получите от меня всю информацию лишь при одном условии — ваши люди будут держать себя в руках. «Армия» должна прекратить свои наезды, и никакой мокрухи.
— Хорошо.
— Шефа сдадите мне.
— Шефа сдадим вам.
— О’кей, тогда до скорого!
— До скорого! — ответил он.
Уже собираясь положить трубку, я вдруг почувствовал, что он медлит. Я задержал трубку возле уха, и